Алые погоны

Первое время после своего выступления на комсомольском собрании, разбиравшем дело Пашкова, Володя не задумывался, справедливо ли он тогда говорил. Это было для него совершенно ясно: Геша зарвался, вызывающе держал себя, его надо было как следует проучить. Но ни тогда, ни теперь Ковалев не чувствовал к Пашкову злобы, и если голосовал за его исключение, то, скорее, в пылу нахлынувшего возмущения. Немного позже, увидя, какое сильное действие произвело на Пашкова исключение из комсомола, как остро переживал он осуждение, как затем решительно, без тени заискивания изменил отношение к товарищам, Володя начал подумывать: «Не слишком ли мы на него обрушились? Поучили, на всю жизнь запомнит, а калечить не надо».

Недоброжелательность в отношении Геннадия вытеснялась чувством уважения к нему. В конце концов он мужественно переносит беду и, по всему видно, может быть хорошим товарищем. Когда на ротном собрании Геннадию дали строгий выговор «за пренебрежение к товарищам», он сказал: «Я знаю, что не достоин… но постараюсь оправдать».

Сейчас, ни за что ни про что нагрубив Пашкову, Владимир почувствовал вину перед ним. «Так парня можно совсем заклевать», — подумал он. Подойдя к Геннадию, Владимир полусерьезно, полушутливо доложил:

— Ваше приказание выполнено.

— Хорошо, — просто и деловито ответил Пашков. Володя дружелюбно посмотрел на Пашкова:

— Я был неправ…

— Да ну, пустяки, — смущенно пробормотал Геннадий и заторопился с озабоченным видом.

ГЛАВА XXI

1

На волейбольной площадке состязаются офицеры-математики против историков. Семен Герасимович около судьи сочувственно покашливает при каждой неудаче коллег. Вокруг стена болельщиков.

— Товарищ майор, тушите!

— Резаным, резаным!..

— Последний удар!

В ворота училища въехало несколько автомашин: возвращались с поля офицеры-воспитатели. Среда для них самый тяжелый день недели. К обычным обязанностям в этот день прибавляется командирская учеба: философия, диктанты по русскому языку, лекции по педагогике, изучение материальной части оружия, стрельбы. Вот и сегодня они выезжали на рекогносцировку местности к предстоящим тактическим учениям. По загоревшим, обветренным лицам, по старательно стертой, но въевшейся в сапоги весенней грязи можно было безошибочно определить: генерал Полуэктов, проводивший эти занятия, заставил офицеров немало походить в поле.

Начальник строевого отдела встретил Боканова приветливым окликом:

— Добрый день, товарищ майор!

— С каких это пор — майор? — удивленно спросил Сергей Павлович.

— Пришел приказ о присвоении вам нового звания. Запасайтесь погонами с двумя просветами и угощением для меня за добрую весть, — пошутил начальник строевого отдела.

Боканов едва успел почиститься и умыться — надо было вести взвод в тир.

Выполняли второе упражнение по стрельбе из карабина. Первым стрелял сам офицер: две пули легли в десятку, одна — в девятку.

Передавая оружие Ковалеву, Бокатов посоветовал:

— Наводите под нижний обрез яблочка.

Павлик Снопков позади огневого рубежа шепотом острил по поводу каждого выстрела товарищей:

— Определенно, не тем глазом целил!

— Поехала молоко пить!

К шуткам его обычно относились снисходительно, но сейчас кто-то недовольно остановил: «Не надо под руку!»

— Суворовец Снопков Павел, на огневой рубеж! — раздался голос Боканова, и Павлик четким, красивым шагом быстро подошел к офицеру. Стрелял Снопков метко и сегодня отстал от лучшего стрелка взвода, Владимира, только на четыре очка. Общий результат стрельбы был хорошим; довольный Боканов приказал Братушкину и Пашкову почистить оружие, а остальных повел в класс.

— Сейчас будут передавать по радио важное правительственное сообщение, — пояснил он дорогой.

В классе стоял радиоприемник, который смастерил Семен Гербов. Эта работа нелегко далась Гербову. Первый приемник, собранный им, молчал. Товарищи только удивились. Второй — тоже, товарищи уже начали подтрунивать. Но Гербов, упорно, подбирая необходимый материал, сделал третий радиоприемник, и он наконец-то, заговорил!

Едва умолк голос диктора, передававшего правительственное сообщение о выпуске займа восстановления народного хозяйства, как Владимир вскочил с парты.

— Товарищи, — сказал он, — давайте сложимся и купим коллективную облигацию!

Предложение всем понравилось.

— Облигацию хранить у командира роты!

— Так и назвать ее: коллективная третьего взвода! Выигрыш — роте!

Андрей тут же внес сорок пять рублей (из пятидесяти, недавно полученных от матери), Геннадий — сто двадцать («Ого, ты богач!»), не сказав, что отдал почти весь свой капитал: от отца переводов больше не было, а эти заветные берег на фотоаппарат «ФЭД»; Семен ходил по классу с мрачным лицом: «Безобразие, за душой ни копейки», но повеселел, придумав: «Продам букинисту несколько своих книг». Собрали восемьсот рублей.

Боканов посоветовал:

— Обратитесь по радио к другим ротам.

Члены бюро здесь же решили пойти по ротам. Андрей сел писать плакат: «Суворовский рубль — в народную копилку!»