Алые погоны

После солнечного юга небо над Ленинградом показалось особенно мрачным, неприветливым. Над городом навис синевато-серый туман, тучи запеленали город, и впечатление было такое, что именно заводские трубы и паровозные топки так безнадежно задымили небосвод.

Все приумолкли, на душе стало тоскливо.

«А у нас сейчас, — думал Володя, — снова зацвела на лугах розовая дрема…»

Ему нестерпимо захотелось назад, на милый юг, с его зеленью и теплом.

Но когда они вышли из-под гулких сводов Московского вокзала и поехали автобусом по Невскому проспекту, то перестали замечать туман, моросящий дождик и с восхищением разглядывали ряды величественных зданий.

Так вот он какой — знаменитый Литейный! А это?.. Кутузов!

— Казанский собор! — пропела девушка-кондуктор.

Боканов, поглядев на часы, решил, что можно не торопиться. После долгой разлуки с Ленинградом ему захотелось побродить по знакомым площадям и улицам. Хорошо бы зайти в ту комнатку, неподалеку от Народного дома, где жил в студенческие годы.

Владимир жадно, слегка подавшись вперед, смотрел в окно. Автобус промчался по мосту, переброшенному через Неву, мимо ростральных колонн с задумчивым Нептуном. Об этих колоннах Володя слышал от майора Веденкина на уроках истории. Река неторопливо катила свинцовые волны. Чайки низко летали над мелкими гребнями, сами похожие на гребни.

Боканов и его спутники вышли из автобуса, возвратились немного назад.

— Зимний! — первый узнал Семен, глядя на высокие зеленые стены.

— Смотрите — Адмиралтейская игла!

Они обступили Боканова, невольно, как в Москве, стараясь держаться ближе к нему.

И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла…

продекламировал Павлик и покосился на воспитателя: оценил ли тот высокую образованность?

2

Вскоре они подошли к воротам пехотного училища. В глубине сада, за чугунной оградой, возвышалось старинное здание темновишневого цвета, с полуколоннами, фонарями, похожими на скворечники, с двумя небольшими пушками у лестницы.

— Работа архитектора Растрелли… Раньше здесь был Пажеский корпус, — заметил Боканов, когда они, миновав часового у ворот, пошли по асфальтовой дорожке.

«Нет, никогда, наверно, — с тоской думал Володя, — не смогу я полюбить ни этот город, даже с творениями Растрелли, ни это училище, каким бы хорошим оно ни оказалось. Нет здесь ни Зорина нашего, ни Веденкина».

Всюду сновали курсанты. По двору разгуливало много молоденьких офицеров, одетых «с иголочки».

— Недавно был выпуск, — безошибочно определил Боканов.

Оставив своих спутников на скамейке у ограды, Сергей Павлович пошел разыскивать строевой отдел.

Начальник строевого отдела, сутуловатый майор с редкими, словно примоченными волосами и утомленным взглядом близоруких глаз, приняв от Боканова пакет, сказал приветливо:

— Прошу подождать. Доложу генералу…

Через несколько минут он возвратился:

— Начальник училища просит вас зайти, — и прошел вперед, указывая путь.

Из-за стола с массивным письменным прибором встал невысокий плотный генерал. У него было круглое, бронзового загара лицо, коротко подстриженные густые волосы, сильная, короткая шея. На кителе белел ромбик академического значка.

После обычного доклада Боканова, генерал вышел из-за стола и, подойдя к офицеру, пожал его руку.

— Прошу вас, — радушно предложил он одно из глубоких кресел около стола и сам сел напротив.

Под его правым глазом пролег глубокий шрам — наверно, от сабельного удара, и впечатление оставалось такое, будто генерал постоянно слегка прищуривается.

— Значит, привезли своих питомцев? — спросил он, поглядывая на Боканова умными глазами, и воспитатель с удовлетворением подумал, что его ребятам, видимо, повезло. Ему сразу понравился этот приветливый, простой в обращении человек.

Они заговорили о городе, из которого приехал Боканов, и оказалось, что лет тридцать назад генерал Агашев начинал в нем свой армейский путь, о Полуэктове, с которым начальник пехотного училища учился в академии, о суворовцах.

— Посмотрим, посмотрим, как вы потрудились, — улыбнулся генерал. — Я не собираюсь здесь ни особых условий создавать суворовцам, ни объединять их в одну роту. Никакой исключительности быть не должно. Правда, назначу командирами отделений юношей, призванных после окончания десятилеток. Некоторые наши офицеры полагали устроить суворовцам помпезную встречу. Уверен, кое-кто думает: «Теперь нам нечего делать! Такой человеческий материал — готовый…». А дела будет, полагаю, больше прежнего… И самим подтянуться придется, да и ваших воинов так загрузить, чтобы не скучали и не возгордились. Дошлифовка-то характеров предстоит!

— Да еще какая! До «готовых» далеко…

— Вот то-то и оно, — слегка подавшись вперед, словно вглядываясь в собеседника, — сказал генерал.

Мелодично прозвенели высокие часы в углу. За окном послышалась команда: «Рота, в колонну по два, шагом марш!»