Алые погоны

— Курсант Садовский, почему так долго возитесь? Городульки затеяли?

Это непонятное слово было любимым у старшины и означало высокую степень его недовольства. Он вообще любил употреблять какие-то свои особые слова, казавшиеся ему наиболее армейскими. Подаст команду:

— Равняйсь! — и тотчас же придирчиво отменит ее: — Отставить! Нет сохруста позвонков! — Что это за «сохруст», только догадывались.

Пашков, привыкший в Суворовском училище к демократическим отношениям с сержантами и старшинами, которых там и начальниками-то не считал, никак не хотел признавать власть Булатова.

В Геше все восставало против того, чтобы беспрекословно подчиняться такому же, как он, Пашков, а может быть, и менее образованному курсанту Булатову «только потому, что у него старшинские погоны». Ну, другое дело, еще старослужащий вроде Привалова. Да и то…

У Пашкова уже были трения с Булатовым. На этот раз, войдя в спальню, Булатов спросил:

— Курсант Пашков, почему вы не почистили оружия?

Геннадий одетый сидел на табурете.

— Устал, потом почищу, — буркнул Пашков, не вставая.

— Отправляйтесь сейчас же! Разгильдяйство!

— Приказывай своей бабушке!

Старшина побагровел и, подойдя к Пашкову, потребовал:

— Встать!

Геннадий, видя, что зашел далеко, и прекрасно понимая, какие могут быть неприятности, медленно встал.

— Можно без крика? — хмурясь, сказал он.

— Без крика вам два наряда вне очереди, — сухо произнес старшина, — а сейчас отправляйтесь чистить оружие…

Пашков, что-то невнятно бормоча, вышел из спальни.

3

Ровно в семь часов утра курсант, дежуривший по роте, крикнул:

— Рота, подъем!

В спальне сразу стало шумно, будто невидимая рука открыла какие-то клапаны, и в комнату хлынул поток звуков: громко заговорило радио, по-утреннему глухо закашляли курсанты, затопали вперебой десятки сапог.

Дежурный поторапливал:

— Приготовиться к построению на зарядку!

Геша старался не глядеть на Владимира и Семена, — ему вчера изрядно досталось от них, когда он возвратился из ружейного парка.

— Ты и здесь решил продолжать свои штучки? — возмущенно спрашивал Гербов. — Думаешь, что делаешь?

— Мне приказано не думать, — зло ответил Пашков и вдруг закричал: — А чего он хамит? Чего? Я ему при выпуске руки не подам! И хватит нотаций! Разберусь как-нибудь сам…

— Знаешь что, — требовательно глядя на товарища, сказал Ковалев, — если хочешь, чтобы тебя уважали, не позорь Суворовское! Не позволим! Приятно тебе будет, если я напишу Сергею Павловичу о новых твоих художествах? Или надо, чтобы твой отец и сюда приезжал?

Геннадий прикусил губу, насупился и надолго умолк. У него до сих пор скребло на сердце при воспоминании о том, как нехорошо он расстался с Бокановым. А что касается Булатова, то Пашков терпеть его не мог еще и за грубость. Он не знал, что Булатову уже был нагоняй от командиров и коммунистов роты за склонность к ругани. Пашков же после каждого столкновения с Булатовым сердито думал: «Здесь прав тот, у кого больше прав! Казарма!»

…С зарядки курсанты возвратились бодрые, пахнущие свежим осенним ветром, умылись и стали заправлять постели.

Это было тоже своего рода искусство: в считанные минуты добиться безупречной линии простыни, подвернутой в ногах ровно на ширину книжки «Устава», подушку поставить бравым «гоголем».

Только успели подшить подворотнички, начистить пуговицы и обувь, как раздалась команда:

— Третий взвод, в две шеренги становись!

— Первый взвод, становись!

И курсанты, на ходу одергивая мундиры, помчались в строй.

— Рота, смир-р-но! Товарищ майор…

Демин внимательно оглядел замершие ряды.

— Вольно! Приступить к утреннему осмотру.

После осмотра все ушли на завтрак, и только несколько курсантов осталось «подчищать заправочку» коек и шинелей.

Первой была лекция по военно-инженерной подготовке. Ее читал седой полковник в очках без оправы, с высоким, немного вмятым на висках лбом.

Голос у полковника негибкий, но ясный, подчиняющий внимание. Стоя за кафедрой, полковник отчеканивал фразы, и они особенно прочно западали в память.

Владимир быстро записывал, стараясь не упустить ни одной важной мысли.

В аудитории стояла тишина. Только поскрипывали перья, да постукивал указкой по доске полковник.

Ковалев прервал запись, торопливо достал блокнот — здесь у него были схема пристрелки, крохотные карты с зигзагами линий и черными ромбиками — и занес только что услышанное название книги по фортификации. Подумал: «Сегодня же раздобуду».

Пронзительно и резко задребезжал электрический звонок. Полковник отпустил взвод.

Надо было длинным коридором идти в класс тактики.

Володя вышел вместе со статным, белокурым юношей — Олегом Садовским. Во всем облике Садовского: в светлых усиках, складке на шее, немного развинченной походке, диковатых глазах, даже в уменьи свистеть по-разбойничьи, в два пальца, даже в том, как он, куря, плотно держал цыгарку, — чувствовался человек бесшабашных поступков, дерзкий и порывистый. Володе Садовский был и неприятен, и вместе с тем что-то привлекало его к Олегу.