Алые погоны

— Хотел стихи написать…

Гербов виновато хмыкнул, но Ковалев, пряча блокнот, успокоил его:

— Ничего, главная мысль есть… потом закончу.

Поезд подходил к высокому дебаркадеру вокзала.

Ребята, уже в шинелях, подтягивали ремни, надевали перчатки, придирчиво оглядывали друг друга, счищая пылинки.

Комсомольцы города ждали суворовцев под широким навесом перрона. К вагону спешил подполковник Русанов, — он выехал раньше, чтобы подготовить экскурсию. Русанов пожал руку Боканова, приветливо закивал головой суворовцам, выглядывающим из тамбура.

— Выходи на перрон! — приказал он и отвел в сторону Сергея Павловича. — Мы сейчас под оркестр пойдем по главной улице; на площади, около горкома комсомола, — пятиминутный митинг, а потом — на завод. Там воспитанники ремесленного училища покажут свои рабочие места, объяснят процесс производства. Начнем с манесмановского цеха — самого механизированного. А вечером организуем встречу с комсомольцами города.

…Завод поразил суворовцев многочисленностью цехов, труб, размахом стройки. Перекликались «кукушки»; неутомимо бежали вагонетки; ковши экскаваторов разевали рты, как рыбы, выброшенные на берег; ревели, сотрясая фундамент, машины; пронзительно визжали, скребя по сердцу, пилы; какие-то чудовищные челюсти с хрустом раскалывали металлические орехи и, казалось, выплевывали скорлупу; золотые брызги металла рассыпались яркими звездами; как змеи, извивались на железном полу ослепительно-красные полосы; зеленое пламя трепетало на раскаленных глыбах; весело прыгали голубые серные огоньки…

И везде, надо всем — у руля, рычага, крана — возвышался спокойный и сильный властелин огня и железа — человек. Он бесстрашно ворошил в клокочущей пасти топок, смирял вылезших из печей огненных змей, бросал пищу в пылающую горловину и, словно играя, выхватывал из жадных щупальцев кранов добычу. Движению его рук покорно подчинялись металлические громады. Человек возвышался над всем! Он бросал в огонь плоские полосы металла — и они мгновенно выходили оттуда огненными трубами; он нажимал рычаги — и таран, бешено стуча, превращал болванку в длинную трубу. Человек возвышался над всем! Он подчинил своей воле колеса, цилиндры и поршни, заставил машины перетаскивать тяжести, сверлить, гнуть металл.

Гербов остановился у станка, за которым паренек его лет, в кепке с задранным кверху козырьком, делал нарезку на трубе. Паренек застенчиво улыбнулся, повернув на секунду к Семену широкое лицо, и еще проворнее забегали его ловкие пальцы, подводя резец к металлу. Гербов дружески кивнул молодому рабочему.

— Здравствуйте! — прокричал Семен, потому что от грохота, скрежета и гула звенело в ушах.

— Привет! — весело ответил паренек, подталкивая козырек кепки вверх.

— На сколько норму выполняете? — как у старого знакомого, спросил Семен.

— Две даю… для фронта!

— Здорово! — с восхищением воскликнул Семен. — А все-таки тяжело?.. — сочувственно спросил он.

— С непривычки тяжело казалось, — усмехнулся токарь, — а сейчас, как дома. К Первому мая экзамен сдам на повышение разряда… — Но тут, заметив какую-то неполадку, он перегнулся через станок и забыл о госте.

В училище возвращались ночным поездом, однако заснуть сразу никто не мог. Слишком сильны были дневные впечатления.

Ковалев и Гербов, устроившись на верхней полке, вели разговор вполголоса.

— Я, Сема, думаю: настоящие патриоты и те, которые самоотверженно трудятся, ведь это геройство каждый день вот так работать!

— Ну, еще бы, — отвечал Гербов, — мне в цеху даже как-то неловко стало. Мы чистенькие, вроде маминых сыночков, белоручек, ходим между ними, а они, видел, как работают? Ты заметил пожилого рабочего, что у печи палкой такой длинной ширял, а лицо от огня рукой прикрывал? Ведь это и для нас…

— Ну, насчет маминых сынков — ты преувеличиваешь, — возразил Ковалев. — Не думай, Сема, что труд у нас будет легкий, — все в походах, в поле, никогда сам себе не принадлежишь: лагери, сборы, тревоги, смотры, обучение солдат. Мы потом отблагодарим честной службой. Я вовсе не предполагаю, — серьезно сказал он, — так сразу маршалом стать. К этому, знаешь, как долго идти придется, да по кручам!

— Ты все же честолюбивый! — усмехнулся Семен. — А по-моему, служи честно, старайся стать настоящим солдатом, не думая о званиях да наградах. И разве не настоящее счастье — стать командиром взвода!

Они проговорили почти до рассвета. В тамбуре дневальный Сурков объяснял что-то проводнице. В вагоне стояла сонная тишина. Внизу, неудобно согнувшись, спал Боканов. Ему, видно, стало холодно, и он, поеживаясь, ворочался. Семен спрыгнул с верхней полки, осторожно укрыл капитана своей шинелью и возвратился к Володе. Они вскоре уснули под одной шинелью.

ГЛАВА XII

1