Алые погоны

Незадолго до каникул я был свидетелем такой сценки: в нашем читальном зале кто-то разбросал клочки бумаги. В зале было пусто, все ушли на стадион — смотреть соревнования по легкой атлетике. На секунду забежал твой Рыжик, Павлик Авилкин. Меня не заметил. Когда увидел сор на полу, оглянулся по сторонам, словно убеждаясь нет ли любопытствующих глаз, и, недовольно насупив брови, торопливо собрал бумажки, бросил их в поддувало печки.

Я еще тогда думал: „В моральном облике ребенка ценны не показные его действия на виду у офицера, а поступок, продиктованный внутренней потребностью“. Помнишь, мы вслух читали с тобой статьи Пирогова? Противоречие между „быть“ и „казаться“ снимается самой нашей жизнью.

Чего стоят наши педагогические усилия, если ребята будут хороши только при нас или охраняемые стенами училища? В столкновении с препятствиями, „соблазнами“ они должны обладать стойкостью, привитой нами способностью противостоять. Надо, я думаю, не столько отгораживать их от дурного влияния, сколько научить успешно бороться с ним.

Через месяц училище начнет четвертый учебный год. Позади осталась пора борьбы с немногими воришками, фискалами, „угнетателями“ малышей, начальная пора создания коллектива. Теперь будем сдавать экзамен на зрелость этого красивого и сильного коллектива. Новое время выдвигает усложненные задачи: открыть шлюзы комсомольской инициативы, воспитать энергичных организаторов, не только будущих строевых командиров, но и политработников. Коллектив не может топтаться на месте, и теперь „тройка“ для суворовца не оценка. Суворовец должен быть образцом воспитанности, исполнительности и выносливости. Забота комсомольцев о малышах — первейшая обязанность! Нам надо изо дня в день создавать и укреплять традиции коммунистического поведения, воспитывать человека, претворяющего свои убеждения в коммунистические дела.

Опираясь на глубокую внутреннюю сознательность, надо требовать беспрекословного выполнения приказа, исключающего разглагольствования и вредные рассуждения.

Куприн в рассказе „На переломе“ говорит о всеобщем признании права физической силы и ненависти к воспитателям как о законах, царствовавших в кадетском корпусе.

У нас совсем иные основы жизни: дружба и уважение, товарищеская смелая критика и помощь. Ты заметил, — у нас почти нет прозвищ, зависти, злобствования, бессовестного лодырничества. Здоровый организм коллектива преодолел все это.

Ты согласишься со мной, что и мы, воспитатели, стали теперь более зрелыми. Прости, что старое помянул, но теперь ты не напишешь рапорт генералу об отчислении Артема, своих сил хватит. И я рубить сплеча не стану, не разобравшись, в чем дело, наказывать не буду, как, помнишь, сделал это с Ковалевым вскоре после приезда в училище. И командиры рот Русанов с Тутукиным поняли, что отстаивали крайности. И генерал тысячу раз прав, упразднив карцер. Решение это пришло именно от сознания силы нашего коллектива.

Скоро „взрывы“ первых лет существования училища почти исчезнут, сменятся гораздо более сложной и тонкой борьбой внутри характеров и отношений. От нас потребуется лекальная работа с микронной точностью. А это значит: овладевай искусством воспитания, творчески совершенствуй его, изобретай. Немного завидую воспитателям, которые придут нам на смену, — они воспользуются просеками, которые мы с таким трудом вырубаем для них. Но и горжусь: пусть тяжело, но чертовски хорошо строить мосты для армии, следующей за тобой…

Я, кажется, увлекся — уже третий час ночи, давно пора спать.

До скоро свиданья, друже! Сердечный привет от меня и Нины вашему семейству. Глебке передай, что ему везу игру „Конструктор“. Уехал ли к родным на отдых Виктор Николаевич? Он, кажется, собирался захватить с собой твоего Илюшу Кошелева. Вот это, право, хорошо.

Крепко жму руку.

С. Боканов»

ГЛАВА III

1

Семен прогостил у Ковалевых двадцать дней. Как ни уговаривали его Антонина Васильевна и Володя остаться еще хотя бы на неделю, Гербов мягко, но настойчиво отказывался:

— Извините, не могу, дед мой такой, что его забывать грешно, единственный он из родичей у меня…

Когда Семен уехал, Володя стал с матерью еще неразлучнее. Вместе отправлялись они далеко за город — пропалывать огород, вместе ходили в кино или сумерничали на крылечке; но нет-нет, да и брал верх эгоизм молодости — Володя исчезал с товарищами на долгие часы. И как Антонине Васильевне ни хотелось все время, каждую минуту быть с ним, видеть его, наговориться на год вперед, она понимала — нельзя от него требовать большего.

С любовью отмечала она, что Володя возмужал: он казался старше своих семнадцати лет. Обветренное, загорелое лицо утратило прежнюю детскую подвижность, но стало привлекательнее спокойной вдумчивостью. Во взгляде серых бесхитростных глаз чувствовалась внутренняя сдержанность, непугливая застенчивость, какая обычно появляется у юношей, когда они неожиданно заметят, что на них смотрят с заинтересованностью взрослые, и обращение «молодой человек» звучит по-новому, и как-то не так, как раньше, смущая, глядят на них девушки.