Алые погоны. Книга вторая

— Вы согласитесь, что в педагогике, более даже, чем в медицине, важна профилактика? Очень многое из нежелательного можно предупредить, дальновидно не допустить, избежать конфликта в самом его зародыше. Верно? Вот, пожалуйста, свеженький пример: отделению в полдень сделали прививку против сыпного тифа, к вечеру многие ребята приболели, — поднялась температура, клонило ко сну, они не готовили уроков и рано легли спать. На утро преподаватели, — и я, грешный, — никем не предупрежденные, принялись опрашивать ребят, посыпались, единицы и двойки. Дети, видя явную несправедливость, стали нервничать, грубить, и такой день внес много нездорового в отношения учителей и учащихся. А всего этого легко можно было избежать, если бы воспитатель заранее осведомил преподавателей о последствиях вчерашних уколов…

На пороге учительской появился полковник Зорин. Все встали. Все довольны, что он пришел, потому что питают особую симпатию к этому высокому, смуглолицему человеку, с бледными широкими губами. В последние месяцы он тяжело болел. Подводило свой неумолимый итог пережитое в войну. Но он крепился, неизменно был на вечерних поверках, в ротах. Только иногда невольная судорога выдавала боль… Тогда он торопливо уходил. Эта молчаливая борьба с недугами вызывала у всех еще большее уважение к Зорину.

— Сидите, сидите, — говорит Зорин, входя в учительскую.

Стало еще оживленнее.

— Может быть, я, как беспартийный, да еще и математик, что-нибудь не так скажу, — вздернул бороду Семен Герасимович, — но, мне кажется, у некоторых наших детей есть разрыв между теоретическим пониманием идей патриотизма и практикой их собственных действий. Иной из них так расчудесно объяснит, что такое советский патриотизм, а сам плохо трудится, нарушает порядок… Думаю, нас такое «теоретизирование» вопроса не устраивает.

И пошли разговоры: сетовали, что питомцы недостаточно тактичны, что не у всех развито чувство признательности к отцу-офицеру и, видно, кажется иным из ребят: мир вертится для них и вокруг них.

Говорили о том, о чем всегда говорят между — собой родители. Но если бы кто-нибудь другой посмел обвинить их ребенка в невоспитанности, неблагодарности, эгоизме, они стеной стали бы на защиту своего детища, нашли бы множество примеров его благородства, редких душевных качеств и морального роста.

— Очень интересную работу проводит капитан Беседа, — раздался голос Зорина. — У них в роте сейчас с десяток комсомольцев, а тон, так сказать, задает Артем Иванович Каменюка. Тутукин им не нарадуется — и строевик, и общественник — опора командования!

Все довольно рассмеялись: что ни говори, а очень приятно ощущать плод своих усилий — становится светло на душе.

— Мне не надоест повторять, — продолжал Зорин, — приучайте воспитанников готовить политинформации, проводить беседы, писать доклады, выступать с острой товарищеской критикой, но пусть они делают все это своим языком, не пользуясь штампами… Да… Я отвлекся немного… капитан Беседа прививает своим комсомольцам навыки общественной деятельности, я бы сказал предприимчивости… Они интересное собрание провели, разбирали вопрос: «Что значит быть коммунистом?» Выпустили альбом: «Страны новой демократии», а Ильюша Кошелев, — помните, лопушок такой, — сделал не больше, не меньше как «Критический анализ работы комсомольцев роты за полгода». Как вам это нравится?

Зорин обвел всех торжествующим взглядом.

— Даже Авилкин, по вескому заверению ребят, успешно «дозревает». Артем считает себя «лично ответственным» за него. Но когда товарищи сказали Павлику, что, мол, теперь, пожалуй, тебе пора в комсомол, он серьезно ответил — «Рано… Еще подготовиться надо… Нельзя же снова позориться…»

— Товарищ полковник, а правильно сделали, что Пашкова в комсомоле оставили? — с сомнением в голосе спросил кто-то из офицеров. Боканов недовольно нахмурился, — легче всего задавать такие вопросы.

— Думаю, что правильно! — не колеблясь, ответил Зорин. — Мы сами виноваты. Мало с парнем работали и сразу бах — выгнали, не утруждая себя… А пора бы научиться, как говорил Макаренко, «проектировать личность», видеть ее «завтра».

Он мягко посмотрел на сидящего ближе всех к нему Боканова и, обращаясь как будто к нему одному, убежденно сказал:

— Казалось бы, сейчас Пашков или Авилкин недостойны уважения, но кто из вас может поручиться, что через несколько лет каждый из них не окажется очень хорошим человеком? Вот и следует в своем сегодняшнем отношении к нему не забывать об этих внутренних возможностях, да они и определятся, в конечном счете, нашими усилиями сейчас.

Зорин неторопливо закурил. Сказал негромко:

— Когда на комсомольском бюро решили Пашкова оставить, я поддержал. Но поставил ребятам условие: вы должны усилить требовательность и внимание к нему.

Полковник встал. Поднялись и все, кто был в учительской.

— Пожалуй, пора и по домам, — тепло сказал Зорин. — Мне сегодня с вами по пути, — обратился он к Боканову. Я на вокзал — сына встречать.

— Вот хорошо! — искренне обрадовался попутчику Сергей Павлович.

ГЛАВА XIX ПОЗДНО ВЕЧЕРОМ