Алые росы

Егор протискался к президиуму и сказал председателю:

— Я поеду в этот самый… Иркутск.

— Туда молодые поедут.

— Мне надо, — сказал так, что председатель понял: Егор действительно должен ехать с отрядом рабочих депо Куломзино — Омск на помощь рабочим Иркутска, и дальнейшие разговоры на эту тему совершенно бесполезны.

5.

Стук колес все реже и реже.

— Станция? Эй, ребята, может, водой раздобудемся.

Остановка. Надрывно, по-волчьи завыл паровоз.

— Тревога!

— В ружье!!!

— Тащи пулемет!

Заскрипели ролики у двери теплушки. Красногвардейцы в рабочих одеждах прыгали в снег.

— В це-епь!

Желтый обшарпанный вокзал глухого разъезда. Несколько домиков у насыпи и за ними — роща высоких берез. У насыпи залегла цепь красногвардейцев с винтовками. Ветер срывал с ветвей навивы снега, и они падали белыми комьями на спины красногвардейцев.

На соседних путях сошлись два эшелона, идущие в разные стороны, и оба паровоза надрывно ревут.

— Не стрелять без команды!

От чужих вагонов отделилась группа вооруженных людей и быстро пошла навстречу. Но еще быстрей бежали слова:

— Комиссара в голову эшелона… Комиссара в голову эшелона…

Те, чужие, одеты в такие же спецовки или потрепанные пальто. За плечами такие ж винтовки.

Низкорослый, седобровый мужчина в сероватой куртке почти до колен, с револьвером в кожаной кобуре, подошел вплотную к цепи и резко остановился. Потер под шапкой замерзшие уши.

— Товарищи, здравствуйте! Кто из вас комиссар эшелона?

— Я комиссар! Что вам надо? — комиссар омичей вышел навстречу.

Чужой широко шагнул вперед и протянул руку.

— Я комиссар встречного эшелона. — Вот мой мандат, — подал развернутый лист бумаги и буднично сказал, пряча в карман замерзшую левую руку: — Именем революции я беру у вас паровоз.

— Сдурел! — клацнули винтовки.

Редко случалось, чтоб Егор забывал себя, а тут как дымом заволокло и состав, и рыженький полустанок, и этих чужих людей. В Иркутске прапоры отнимают свободу, а этот хочет забрать паровоз у боевого отряда!

Комиссар омичей схватил за грудки седобрового. Тряхнул так, что шапка в снег полетела.

— Ах ты офицерская контра!

— Не пори горячку. — Освободившись от омича, седобровый сказал стоявшим за спиною товарищам — А вы уверяли, что душить меня больше не будут. Это только начало, ребята… Сколько станций еще впереди. Я не офицерская контра, — с горьковатой усмешкой сказал он. — Мой мандат подписан Цурюпой, комиссаром продовольственного снабжения республики. Я рабочий Путиловского завода и послан за хлебом, а паровоз наш сломался. Хлеб везем прямо на фронт. Уезжал — товарищи с голоду пухли.

Слова показались Егору необычайно весомыми. Горло перехватило слезой.

Хлеб!

Сам только что ездил за хлебом.

Молодой комиссар омичей поднял шапку, сбитую с седобрового, отряхнул от снега.

— Надень-ка, застудишься, брат, и прости за горячность… Хлеб везешь, значит? М-мда! А мы на помощь иркутским товарищам едем. Может, слыхал?

Бойцы поднимались из снега. Отряхивались. Плотным кольцом вставали вокруг комиссара.

— Иркутску на помощь? — седобровый внимательно оглядел вооруженных красногвардейцев, торчащие из вагонов пулеметные рыла, потом свой состав и провел рукавом по лицу, как проводил, бывало, у. пыщущей жаром вагранки.. — Загвоздка… В наших вагонах двадцать пять тысяч пудов пшеницы. Два миллиона паек, по полфунта, а больше у нас не дают. Это, считай, огромная армия в бой пойдет. На нее сейчас враг наседает, а они там, в окопах, голодают которые сутки.

И протянул газету.

— На вот, прочти.

«БРАТЬЯ КРЕСТЬЯНЕ И КАЗАКИ СИБИРИ! — читал комиссар. — …ДЕЛО СТРАНЫ, ДЕЛО СВОБОДЫ, ДЕЛО ВСЕХ ЗАВОЕВАНИЙ РЕВОЛЮЦИИ В СМЕРТЕЛЬНОЙ ОПАСНОСТИ… АРМИЯ, ИЗМУЧЕННАЯ, РАЗДЕТАЯ, АРМИЯ ГОЛОДАЕТ…

ПРАВИТЕЛЬСТВО РАБОЧИХ, КРЕСТЬЯН И СОЛДАТ ОБРАЩАЕТСЯ К ВАМ, БРАТЬЯ КРЕСТЬЯНЕ И КАЗАКИ, С МОЛЬБОЙ: ИМЕНЕМ САМОГО НАРОДА ВАШЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО ТРЕБУЕТ ОТ ВАС ПОДДЕРЖКИ, ЖДЕТ ОТ ВАС ХЛЕБА ГОЛОДНЫМ».

— Читай, говорю, — настаивал седобровый.

Отвернулся молодой комиссар.

— Чего уж читать. Сам делегат Третьего съезда. Сам голосовал за эти слова. Но в Иркутске товарищи гибнут…

Два комиссара стояли по колено в снегу на маленьком полустанке. У каждого в руках по мандату с пометкой: «Срочно», и между ними газета, где на одной полосе и обращение к сибирским крестьянам о хлебе, и телеграмма об иркутских боях.

Два эшелона, один паровоз. Какой двигать первым?

Ошибиться нельзя!

5.

Ночь в буфете коммерческого собрания. На столиках горящие свечи, в маленьких чашечках черный кофе, в рюмках янтарный коньяк.

Сегодня здесь новые люди.