Алые росы

Сказала с надрывом. Ваницкий молчал. Курил вторую папиросу подряд и смотрел вдаль.

— Вы меня слышите?

— Слышу.

— Так не молчите же, как всезнающий Будда. — Не дождавшись ответа, продолжала сама — Этот вопрос я задавала председателю городского комитета, другим руководящим товарищам, укоряла их в лености. Сама пыталась писать. Война до победы. С решением аграрных вопросов, противоречий в промышленности и прочем надо ждать созыва учредительного собрания. Но одно дело знать, понимать, а другое суметь изложить свои мысли, найти выражения более сильные, чем у Ленина. Найти доводы бесспорнее, чем у него.

Я готовлю выступления тщательно. Заучиваю почти наизусть. Что греха таить, часами репетирую их перед зеркалом, отрабатывая каждый жест, взлет бровей, презрительное пожатие плеч или сокрушающий взмах руки. И все же в момент выступления, в минуты особых душевных подъемов рождаются перлы-экспромты, сильнейшие части речей. Я очень надеялась, что однажды при выступлении родится экспромт, который станет антиленинской бомбой. Но пока его нет.

«И не будет», — подумал Ваницкий. — «Даже такие умницы, как Грюн, еще продолжают искренне верить в правоту своей партии, в ее лозунги? Нужно ли открывать ей глаза? Нужно! Такие, как она, должны знать всю правду. Иначе будем, как прежде, молоть языками, а когда надо действовать, не найдем десятка казаков».

И, закурив четвертую папиросу, по-отцовски погладил мягкую руку Евгении.

— Дорогая моя, умная, добрая, не ищите оружия — борьбы с большевиками в истории, логике, философии. Послушайте, милая. Ленин прав. Война нужна только мне, вашему папе и еще десятку других. Но народу сказать об этом нельзя. И поверьте, Керенский, Чернов, Брешко-Брешковская понимают это не хуже меня. Вопрос о мире, земле, национальный вопрос, фабрично-заводское законодательство и прочее можно решить немедленно, но это нам невыгодно. Не подумайте, что я разоружаю вас. Наоборот. На Богомдарованном вы настояли, чтобы я уступил рабочим. Тогда вы были правы. Армия ненадежна, милиция — туда и сюда, в правительстве нет силы для твердого курса.

«Ой, лжет… нагло лжет! — Евгения порывисто встала и почувствовала, что ноги не держат ее, а стены медленно уплывают. Чтоб не упасть, Грюн подошла к столу и уперлась руками в столешницу. И тут неожиданно замерцала искра сомнения — А если он в чем-то прав? — Вспомнилось, что не раз и не два, не найдя нужных фактов и слов достаточно ярких, чтоб затмить ленинские слова, она спрашивала себя — Почему? Неужели он прав? — и приходила в ужас — Зачем я мелю чушь? Просто я недостаточно эрудированна. Нужно больше изучать жизнь».

— Продолжайте, — тихо сказала Евгения. — В отношении правительства вы правы. Ясного курса у Керенского нет.

— Нет, Женя, есть. Но нет силы его выдерживать. Мужику улыбайся, гладь его по головке, а надо бы бить по мордасам и тащить в каталажку. Но не всегда есть под руками нужная сила. Сейчас, после июльского расстрела рабочих на Невском, я говорю вам: бейте, крушите большевиков, берите реванш, не то Васьки и Марфы поймут то, о чем говорим мы сегодня. И тогда нам конец. Ищите оружие против большевизма в софизмах, ловите их на мелких неточностях. Наша надежда, милая Грюн, и наша опора — любой частный собственник, любой мещанин. Всучите вавилам и егорам грошовую лавчонку, паршивенькую усадьбу, Лошадку для выезда и можете спать спокойно. Бытие определяет сознание, сказал Маркс, и сказал правильно.

Грюн отдернула руку и заходила по комнате крупным, размашистым шагом.

— Вы считаете, что Ленин прав! Что ж тогда делать? Прийти к Вавиле с Егором и поклониться им в ноги, просить прощения за обман?

— Н-нет. Поступать, как вы поступали. Но сознательно.

— Точнее. Прямее. Иначе я не пойму.

— Подсаживайтесь к столу и займемся делами. Перед вами карта Сибири. Черные кружки — это мои прииски, рудники, заготовительные конторы. Зеленые — это то, что я сейчас покупаю или куплю в ближайшее время. Как видите, площадь моих интересов довольно обширна. Штриховка — это районы в пределах моих владений, где завелись большевистские агитаторы, где даже такие ораторы, как вы, могут терпеть поражение. Начинать надо с этих районов.

— Но как?

— Это я вам сейчас расскажу. Надо переходить от слов к делу, и ваша помощь мне просто необходима.

3.

Эскадрон Валерия подходил к фронту, а его бывший командир все еще искал повода для начала разговора с отцом о чести и правде. Бес его знает, почему при виде отца Валерия оставляла решимость. Похоже, сама обстановка отчего дома внушала какую-то робость.

Валерий с детства любил тяжелые драпри на дверях в библиотеку, потрескивание дров в камине, глухие звуки шагов на мозаичных паркетах. Любил зимний сад на втором этаже, где пахло лимонами, а белые шапки хризантем обрамляли узкие песчаные тропки. Здесь, под гроздьями сиреневых глициний, у гимназиста Валерия был свой уголок. Только глицинии знали, как трудна пифагорова теорема, сколько выжало слез распроклятое ять.