Алые стены в Хогвартсе (СИ)

Добравшись до Астрономической башни, Эйнар скрылся под плащом и стал тихонько красться по ступенькам. Перед последним пролётом, ведущим на площадку, он замер: наверху шёл жаркий спор.

— …Ну, не дури, Паркинсон! Иди сейчас же назад!

— Ты всё ещё не понимаешь, Малфой?! Мне надоело! Вся Школа считает меня твоей девушкой!

— И что, это так плохо? Раньше, вроде бы, тебя всё устраивало.

— Вот именно, раньше устраивало, а сейчас — НЕТ! Я остаюсь, а ты — уходи. И побыстрее. А то…

— А то — что? Придёт твой новый парень? Дура! Никто не придёт. Ну, сама подумай, кому ты нужна? Если ты и значишь что-то в Хогвартсе, так только потому, что ты со мной. Поэтому ты не смеешь меня бросать. Это Я РЕШАЮ, когда тебя бросить!

— …Ты всегда так ко мне относился, ты считал меня своей вещью… Я же любила тебя!

— А ты и есть моя вещь, крошка. И попробовала бы ты меня не любить! А кстати, о любви. Если вдруг случится такое чудо, и твой новый парень всё-таки явится, в чём я лично сомневаюсь, но — вдруг. Так вот, скажи-ка мне, куколка, надолго ли он останется, если я ему расскажу, как весело мы с тобой проводили время? Расскажу ему, какая ты… милая и послушная?

— Нет… Ты не расскажешь!

— Ещё как расскажу. Со всеми подробностями. Да ещё и нафантазирую слегка. Ох и посмеёмся же мы с ним над тобой! Так что, давай, перестань упрямиться и пошли назад, — тут Малфой бросил грубить и заговорил очень мягко: — Ну, хватит, малышка, ну, показала характер, и достаточно. Я всё понял, я тебе мало внимания уделяю. Прости-прости-прости. Завтра же у тебя будет тот кулончик, который тебе так понравился… Идём отсюда. Пэнни, маленькая, ну, ты же любишь своего Дидѝ…

Эйнар слышал, как всхлипывает девушка. Он нахмурился и ещё сильнее вслушивался, ожидая, чем всё закончится. Пошлёт ли она его куда подальше или всё-таки простит «своего Диди» (тут он фыркнул, зажав себе рот: «Диди! Это надо запомнить!») ради кулончика? И тут Пэнси перестала всхлипывать и закричала:

— УБЕРИ РУКИ, МАЛФОЙ! Я ненавижу тебя! Я терпела все эти годы только потому, что любила! А ты принимал всё как должное! ВСЁ! Кончено! Моя любовь к тебе умерла! И это ТЫ её убил! А у меня БУДЕТ другой парень, и в сто раз лучше тебя! И умнее, и красивее, и сильнее магически! И он не поверит ни единому твоему слову про меня, потому что знает твою подлую натуру! Хотя, покажи мне кого-нибудь в Хогвартсе, кто не знает, какой ты мерзавец! Даже Крэбб с Гойлом, и то знают!

— Ну, что ж… — холодно заговорил Драко. — Значит, ты не оставляешь мне выбора. Я хотел по-хорошему… Говоришь, твой новый парень не поверит моим словам? Может быть, может быть. Но он точно поверит… ЭТОМУ.

Пэнси сдавленно вскрикнула, а Малфой продолжил:

— Будь он даже тупейший тупица с Гриффиндора, или даже с Пуффендуя, но прочитав это, он убедится, что ты просто-напросто сумасшедшая истеричка, Паркинсон.

— Как ты посмел рыться в моих вещах?!

— Ха, а что такого, крошка? Мы же парочка влюблённых голубков, у нас нет тайн друг от друга!

— Отдай сейчас же!

— Иди-ка сюда и возьми! — продолжал Драко издевательски. — То, что у меня в руках… И я сейчас не только про эту жалкую бумажку… НИКОГДА не уходит от меня по своей воле. Только когда я сам захочу от этого избавиться. Вот, например, так…

— Не смей!

Эйнар наконец решил вмешаться и стал снимать плащ, но, как назло, пуговицы застревали в петлях. И тут… Сверху, с площадки самой высокой башни Хогвартса, послышались звуки борьбы.

— …Ой, я уронил её! Представляешь, кто-то найдёт завтра твою записку самоубийцы! Вот весело-то будет! Смотри, смотри, как она красиво летит!

— Нет! Нет!

— Хочешь вслед за ней? Да пожалуйста!

…Эвергрин всё-таки сорвал плащ и не взбежал, а словно взлетел по ступеням, выскочил на площадку — и услышал громкий вскрик. Этот крик он будет помнить всю жизнь. Не успел он добежать до края, как из темноты у подножия башни послышался глухой стук. Больше ни единого звука не доносилось, только шелестели на ветру мантии двух оставшихся на площадке парней. Эйнар с побелевшим лицом сжал волшебную палочку и медленно повернулся к такому же мертвенно-бледному Драко, который застыл, обеими руками вцепившись в ворот собственной мантии.

— Н-ну, и как ты это сможешь объяснить, Малфой? — собственный голос показался Эйнару каким-то потусторонним.

— Т-ты… Ты что тут делаешь, Эвергрин?

— Я задал вопрос. Отвечай.

— О-она сама… Я хотел остановить… Вот записка…

— Дай сюда! — Эвергрин шагнул к нему, вырвал клочок из трясущейся руки, сунул его в карман и едва не проткнул остриём палочки горло слизеринца, вынуждая того вскинуть голову. — И палочку сюда.

Драко дёрнулся, но, похоже, вид у Эйнара был такой, что Малфой счёл за лучшее повиноваться и отдал свою палочку.

— …Значит, она сама?

— Д-да. Уже несколько дней она была какая-то странная. Я не понял! Я мог бы её спасти! Надо было просто поговорить! Я… Это моя вина!

Эвергрин скрипнул зубами:

— А вот теперь верно. Это ты виноват. Ты её убил.

— Я не убивал!

— Не старайся, я стоял внизу и всё слышал.

— З-значит, это т-ты?.. Это с тобой?..