Алый ангел

При этих словах лицо Габриель исказилось и плач стал еще громче. Кэму потребовалось некоторое время, чтобы добиться от жены хотя бы жалкой улыбки.

– Так-то лучше, – сказал он, промокнув ее ресницы краешком простыни.

Габриель глубоко и судорожно вздохнула и сделала вялую попытку усмехнуться. Он мягко поцеловал ее. Габриель не возражала, но когда Кэм попытался обнять ее крепче, слабо запротестовала.

Герцог внимательно всмотрелся в лицо жены. Она старалась не выдавать своих истинных чувств.

– Я хочу заняться любовью с тобой, – просто сказал он. – Не так, как в прошлый раз, а так, как это должно быть.

Ее руки медленно расслабились, больше не сдерживая его. Кэм овладел ею нежно, бережно, заполняя ее собой со всей чуткостью и любовью, на какую был способен. И ее щедрость, как всегда, ошеломила его.

Не следовало ожидать, что Кэм сможет избавиться от навязчивого недоверия к Габриель всего за одну ночь. Хотя в глубине души он знал, что жена любит его, хотя ему пришлось признать, что ее объяснения по поводу присутствия Голиафа в Корнуолле в тот вечер были слишком абсурдными, чтобы не быть правдой, он также с болезненной остротой помнил, что Габриель попала к нему не по собственной воле, а в качестве пленницы. В моменты слабости эта мысль не давала герцогу покоя.

Кэм обнаружил, что, к сожалению, ему никогда не удастся избавиться от мыслей о том, что если предоставить Габриель свободу выбора, она, несмотря на свою любовь к нему, может оставить его. Их страны воевали между собой. Габи, в лучшем случае, переживала за обе стороны. И если ей придется выбирать между ним и Маскароном, кто знает, какой выбор она сделает? Герцог успокаивал себя тем, что время было на его стороне. Габриель ждала от него ребенка. Когда дитя появится на свет и Габриель познает радости материнства, она, без всяких сомнений, окончательно смирится с судьбой. Тогда ему больше не придется изображать из себя осторожного мужа.

Со своей стороны Габриель проявляла терпение, которому поразились бы ее близкие. Девушке не исполнилось еще и девятнадцати лет, и хотя в некоторых отношениях Габриель совсем не знала жизни, она превратилась в женщину, обладающую удивительной мудростью. Природа одарила ее способностью хорошо разбираться в людях. Маскарон обычно называл это «нормандской проницательностью». Помноженная на любовь, эта проницательность превратилась в чуткость. Габриель любила Кэма. Она умела быть терпеливой. И хотя ей досаждали ограничения, которые налагал на нее муж, понимала причины его осторожности. Как и Кэм, Габи с нетерпением ждала рождения ребенка, и по тем же причинам: она была убеждена, что тогда все сомнения Кэма рассеются.

А сейчас она была счастлива, как никогда в жизни. Теперь, когда Голиаф вернулся во Францию и безопасность дедушки на время была обеспечена, Габи смогла всем сердцем полюбить Кэма.

Ее счастье было заразительным: хозяин Данрадена всегда сдержанно вел себя со слугами, но новая хозяйка вдохнула в эту сдержанность тепло, которому невозможно было противостоять. Слуги насвистывали себе под нос, управляясь с делами; смех в огромных, продуваемых сквозняками залах стал обычным делом; все шутя поговаривали, что, с тех пор как Габриель ступила на корнуоллскую землю, в Данрадене началась новая эра.

– Второе Нормандское завоевание! – воскликнул, смеясь, Кэм.

Герцог сидел у себя в кабинете. Кэму предстояло вскрыть письмо с королевской печатью, которое только что вручил ему дворецкий.

Дворецкий, которого все звали господином Дворецким, сухо ответил:

– Похоже, что так оно и есть, ваша светлость. В столовой для слуг поговаривают, что маленькой нормандской госпоже стоило только шевельнуть пальчиком, и впервые за всю историю защита Данрадена пала.

Губы Кэма изогнулись в улыбке.

– А что они говорят о хозяине Данрадена? – многозначительно спросил он.

Господин Дворецкий закашлялся. Он мельком взглянул на Кэма. Осторожность взяла верх над доверием, которое с недавнего времени начало зарождаться между ним и его работодателем.

– Боюсь, что не могу этого сказать, – вежливо ответил дворецкий.

Улыбка по-прежнему была на губах Кэма, когда несколько минут спустя господин Дворецкий с достоинством покинул кабинет. Герцог покачал головой и вскрыл королевскую печать.

Когда Кэм отложил письмо в сторону, на лице его была глубокая задумчивость.

Ее величество, королева Шарлотта, призывала его в Виндзор, с тем, чтобы он представил ей свою герцогиню. Это приглашение нельзя было отклонить.

Глава 17

Виндзорский замок не принадлежал к числу любимых резиденций Георга, принца Уэльского. Как только принц входил в продуваемые сквозняками коридоры этого замка, ему сразу же хотелось оказаться в своем доме. Карлтон-Хаус, расположенный на Пэлл-Мэлл, на его взгляд, гораздо больше подходил наследнику Ганноверской династии. Георгу приятно было сознавать, что Карлтон-Хаус начинал приобретать репутацию одного из самых величественных дворцов Европы. Только Версальский дворец, это великое творение Людовика Четырнадцатого, вызывал у принца что-то похожее на зависть.