Алый камень (ЛП)

— Между нами все кончено. — Слезы заполняют мои глаза, в то время, когда я отвожу их в сторону, уставившись на черные потертости на бетонном полу, отгоняя прочь слабость.

Мои мысли переключаются на женщину рядом со мной, которая рассказывает о Джоуи, делающем свои первые шаги. Ее цветочный парфюм маскирует затхлый, зловонный запах этого места. Позади меня гудит дверь, впуская в комнату еще одного посетителя. Не понимаю, как мой отец выживает здесь. Я бы уже через неделю утонула в своих мыслях об отчаянии, самоубийстве и общих трусах.

— Мне осталось десять лет. Семь при хорошем поведении. Дождись меня. Ты еще так молода. Не спеши.

Дрожа, я сделала вдох и встретилась с его глазами.

— Я уезжаю завтра.

Невозможно было пропустить его вздрагивание. Оскар Стоун так же тверд, как и его имя, и, как и любой британец, он в совершенстве владеет своим телом и эмоциями. Но я – его слабое место. Я – причина, почему он оказался здесь.

— Я найду тебя.

Мои дрожащие губы выдают версию почти правдоподобной улыбки. Он не найдет меня. Никто не найдет меня. Тяжесть в моей груди усиливается еще больше. Оскар не самый хороший отец в традиционном понимании этого слова, но для меня он самый лучший. За всю мою жизнь, не было ни единого дня, когда бы я не чувствовала себя всем его миром.

Пришло время прощаться, и кивок тюремного надзирателя, за спиной моего отца, тому подтверждение.

— Я люблю тебя, Оскар.

Он проводит грубой рукой по бритой голове, голубые глаза прищуриваются, углубляя морщины на его лице. Вся жизнь высечена этими линиями на его теле. Я совсем не похожа на Оскара. Единственное физическое сходство между мной и моим отцом, белым мужчиной кавказских кровей – моя смуглая кожа, а не черная, как у мамы. Он всегда говорил мне, что мы были, как белый, молочный и черный шоколад. Его слова – это все, что у меня есть. Я не помню свою маму, но она была идеальной. Если мне придется придумывать воображаемые воспоминания о ней, они точно будут впечатляющими. В моем воображении она была богиней, супергероиней, совершенством.

Мой взор вернулся к реальности и мужчине передо мной. Тюрьма состарила его, но, если говорить откровенно, побег от закона украл у него годы и годы жизни задолго до ареста.

— Руби… — его голос дрогнул, — я приду за тобой.

Я киваю, когда мы оба поднимаемся на ноги. Четыре мощных слова от Оскара Стоуна. Его не поймали, он сам сдался десять лет назад. У всего, что делает Оскар, есть цель. Двадцать лет – это удачная сделка взамен пожизненному заключению, которое гарантировано грозило любому другому человеку, совершившему такое же преступление.

Мое преступление. Не его.

Фальсификация списка доноров органов и подкуп всех, кто мог бы это заметить, не совсем законная деятельность. Не все необходимые вещи в жизни находятся по правильную сторону закона. Я совершила это, но он взял вину на себя.

Надзиратель объявляет, что наше время истекло. Оскар хватается за край стола. Мы смотрим друг на друга долгим, пристальным взглядом, не прерывая контакт, пока весь его огромный рост поднимается на ноги. Ножки стула протестующе скрипят по бетону. Как и когда наша жизнь превратилась в это вечное пятно с «первыми» и «последними» прощаниями, как ему удалось задушить действительно невероятные вещи в середине всего этого?

Я так боюсь, что это последнее прощание навсегда останется моим последним воспоминанием об отце.

Вот оно: хотел бы, мог бы, должен был. Скольким людям выпадает такая возможность, возможность сказать обо всем, что хотелось? Никаких сожалений.

— Я люблю тебя. — Почему это единственное, что я сказала? Мое сердце наполняется нестерпимой болью, что я не могу выдавить из него еще одно слово. Этого недостаточно. Миллион мыслей и чувств атакуют мою голову: прости меня. Пожалуйста, прости меня. Я никогда не чувствовала себя нормальной, но я всегда…я всегда чувствовала себя любимой. Спасибо, что ты был моим папой, и мамой. Прошу, не ненавидь меня, когда узнаешь правду.

— Почему ты плачешь? Моя девочка никогда не плачет. — Он словно в колыбель заключает в руки мое лицо и проводит большими пальцами по моим щекам.

— Жизнь просто… — шепчу я, преодолевая комок в горле — …несправедлива.

— А никто и никогда не говорил, что будет по-другому, Руби. Но она у тебя единственная, так что проживи ее так, блядь, как сама захочешь. — Он целует мой лоб.

Я бросаюсь ему на шею. Возможно, если я не отпущу его, то все пройдет. Оскар – ремонтник. Он снова сделает невозможное возможным.

— Прекратите! — я всхлипываю, когда тюремный надзиратель вырывает Оскара из моих объятий.

— Я приду за тобой… — он оборачивается, пока его ноги шаркают по направлению к двери. Он ждет, что я повернусь и уйду, но я этого не сделаю. Не в этот раз. Я смотрю, как он исчезает за дверью, наблюдаю за каждым его вялым шагом – словно слова в последнем предложении книги.

Прощай, Оскар Стоун.