Алый король

— Ты должен знать, что моя сущность — грозная ипостась Пантеона, которую провидцы нерожденных называют Сплетением Судьбы. Беспримесная непредсказуемость и хаос. Любая эпоха грандиозных перемен представляет собой цепочку Сплетения, и ее звенья — ключевые моменты, в каждом из которых самый малозначимый выбор приводит к последствиям колоссальных масштабов. Что-то, считавшееся дурным, оборачивается прекрасным; нечто, казавшееся непреходящим, оказывается конечным; то, что смертные мнили вечным, неожиданно исчезает без следа. Даже ты наверняка видишь, что в нынешние времена Сплетение Судьбы проявляется как никогда ярко.

Демон наклонился к Ариману так близко, что воин ощутил горький смрад сковывающих чар и рассмотрел безупречные узоры бороздок на керамическом корпусе.

— Моя хаотическая суть лишает провидцев их дара, — сказал ёкай, — поэтому, если ты столкнешься с моментами Сплетения, разумно будет не сопротивляться и позволить им пересоздать тебя. Тогда то, что сначала покажется тебе кошмарным и извращенным, станет восхитительным.

— Мне надоело выслушивать твою ложь.

Хотя у автоматона не было лица, Азеку показалось, что демон раздосадован неспособностью воина осознать какую-то фундаментальную истину.

— Что ж, ладно, — произнес тот, поднявшись со скамьи. — Но лучше вспомни все Сплетенные Судьбой мгновения твоей жизни и подумай, когда и как ты мог бы отдаться на волю рока и познать чудо.

— В твоих доводах есть изъян. Ты говоришь, что я должен принимать изменения, но они очевидны лишь в ретроспективе. Мне кажется, в критической ситуации не так просто распознать определяющий момент.

— Посмотрим, — ответил Афоргомон. — По-твоему, я собираюсь предать тебя? Возможно, но имей в виду, что я не единственный скорпион в твоей постели.

Ариман отвернулся от ёкая.

— Убирайся с моего чертова мостика.

Ямбик Сосруко поставил на столик четыре изящные чашечки, по две с обеих сторон от раскрашенного керамического кувшина. По его окружности тянулись картины из жизни героев, выведенные тонкими, как волосок, штрихами бледно-голубой окиси. Художнику удались настолько плавные переходы, что казалось, будто возвышение и низвержение персонажей повторяются в бесконечном цикле.

Нагасена рассматривал эти эпические сцены, пытаясь скрыть, насколько сильно изумила его внешность хозяина «Аретузы». Сигиллит, разумеется, предупредил Йасу о болезни и уродстве магоса, однако ничто не могло подготовить агента к личной встрече с Икскюлем.

Сейчас парализованное тело Умвельта напоминало мумию, но Нагасена помнил его совершенно иным. Последний раз он видел Икскюля четыре года назад, и за это время дегенерация моторных нейронов лишила техножреца власти над собственным организмом.

Клетка-экзоскелет охватывала бесполезные теперь конечности магоса, а жизнь в его дистрофичном теле поддерживала комплексная система из проводков электростимуляции, механических легких и булькающих трубочек внутривенного питания. Затылочную половину черепа Умвельта заменял гудящий БМУ[61], благодаря которому техножрец мог контролировать свою «упряжь» и передвигаться, пусть и не с прежней ловкостью. На лице Икскюля застыла невыразительная гримаса, но в его глазах, после всех невзгод оставшихся человеческими и живыми, пылал неистовый разум.

— Приветствую, Йасу. — Синтетический голос Умвельта тоже оказался лишь тенью прежнего рыка. — Для гостей есть одно правило: не жалеть меня. Да, мое тело сильно изменилось, но личность все та же. Если ты начнешь относиться ко мне иначе или хотя бы подумаешь, что я — больше не я, то нанесешь мне тяжкое оскорбление.