Алый листопад

Наречие есть Фроухаллов.
Стало быть, речь об их храме пошла.
Угадать дай: укрыт тот в скалах?

— Верно. — ответил Фаргон. — Внутри ветхих стен мне открылось писание. То, что происходит с Северными землями, отчасти предсказано ледяным народом. Ты спросил меня: зачем я отправился в Каерн’Сэн… — перерожденный вновь присел за стол. — Древнее пророчество гласит о том, что в восточных песках скрыто оружие самого бога света, Рогареса. Или, как вы его называете — Ун’Воундрака. Меч — артефакт. Ключ, если так удобнее, способный положить конец кровавому безумию.

— Допустим, что правдой полна твоя речь.
Ветра тебе не одолеть.
Если отправишься ты на восток.
Обречен в песках умереть.

Спасенье в легендах не стоит искать.
Пророчества ложью полны.
Возвращайся на Пантаку, брось вызов тьме.
С первым приходом луны.

Прошу тебя, друг. Только зла не держи.
Тебе я пытаюсь помочь…
Найдешь ты в песках Каерн’Сэна лишь смерть.
И шторм тебе не превозмочь.

Слово свое, я конечно сдержу:
Доспехом тебя снаряжу.
И меч тебе в руки я с гордостью дам.
Но насмерть не провожу…

— Архивар, если бы я мог тебе чем-то отплатить за столь радушный прием…

— Ты гость в моем доме и в городе тоже.
Кровь лишь с лица себе смой.
Оденься, обуйся, меч в руки возьми
И следуй своею судьбой.

Фаргон прошел на задний двор. Горячая ванна была любезно приготовлена для гостя хозяином дома. Перерожденный снял с себя разорванную одежду и погрузился в воду. Он закрыл глаза и ушел в раздумья. Хоть и счет шел на часы, Фаргон пытался собрать все свои мысли воедино. Хаос, творившийся в его голове, требовал срочного вмешательства. Мысли, словно вихри песка — плыли из одной части подсознания в другое, сталкиваясь друг с другом. Фаргон не мог понять, кто он теперь: вампир, перерожденный, или кто-то ещё? Помимо этого, в его голове возникали более насущные вопросы: как пройти через штормы и отыскать храм Ун’Воундрака. Фаргон чувствовал, что утомительная погоня близится к своей неминуемой развязке. Он на миг представил лицо Дармунда и невольно сжал кулаки до хруста костей. От одной лишь мысли о безумном предателе, его бросало в легкую дрожь. Ярость горячими потоками разливалась по телу Фаргона, проникая в самые кончики пальцев. Он не просто был уверен: он точно знал, что вот-вот встретится с «последним из истинных» и положит конец кровавой чуме. Перерожденный прокручивал в своем сознании казнь Дармунда сотни десятков раз. Каждое утро, день или ночь, он только и думал о том, чтобы отомстить за смерть Фелиции и уничтожить убийцу. Жажда мести была в нем столь велика, что порой влияла на его решения. Одним из таких было убийство группы О’Рина, о котором он уже неоднократно сожалел… Фаргон с ужасом осознавал, что забыл, как выглядело лицо его возлюбленной. Забыл лицо той, которой он клялся в вечной любви и верности… Лежа в горячей ванне, он будто бы не ощущал тепла воды. Перерожденный медленно смывал с себя высохшую кровь черного фростбира и думал над тем, как пройти сквозь песчаную бурю. Мысленно, он оставил этот этап позади, и продвинулся дальше в своих размышлениях. Тогда, он стал думать о священном мече Рогареса. Фаргон рассуждал, успеет ли он вернуться в Северные земли до того, как Дармунд окончательно уничтожит народы Пантаки. Перерожденный допускал мысль о том, что Элвенстед уже захвачен, и на пути у вампиров стоит Черный оплот. Фаргон повторял в своей голове слова, прочитанные им на утаенных стенах Мертвого храма:

«Храни же ты древо, питай его кровью, что в жилах фроухаллов отныне течет.
Но помни: в восточных песках Каерн’Сэна, есть меч, пополам что его рассечет».

— Рассечет. — повторил про себя Фаргон.

«Сказал ему в ночь роковую владыка: таится в песках упокоенный храм.
А подступ к нему охраняется воином, песчаные вихри скрываются там».