Алый Первоцвет

— Очевидно, английская — стоит на расстоянии трех километров. Но шлюпок мы не заметили.

— Ваши люди спрятались?

— Да, гражданин.

— Они не совершат промаха?

— Солдаты не пошевелятся, пока не появится высокий англичанин; тогда они окружат хижину и схватят всех пятерых.

— Отлично. Что с дамой?

— По-моему, женщина все еще в обмороке. Она рядом с вами, гражданин.

— А еврей?

— С кляпом во рту и связанными ногами. Он не сможет ни двигаться, ни кричать.

— Хорошо. Держите оружие наготове. Подойдите поближе к хижине, а я присмотрю за дамой.

Дега, по-видимому, повиновался, так как Маргерит услышала, как он крадется по утесу. Затем она почувствовала, что ее руки стальными тисками сжали костлявые пальцы.

— Прежде чем с вашего хорошенького ротика снимут платок, мадам, — прошипел ей в ухо Шовлен, — я хочу кое о чем предупредить вас. Не могу в точности догадаться, чему я обязан столь очаровательной компаньонке в путешествии через пролив, но, если не ошибаюсь, цель вашего внимания ко мне едва ли особенно лестна для моей особы. Думаю, я прав, предполагая, что первым же звуком, который слетит с ваших губок после того, как с них уберут повязку, окажется предупреждение хитрой лисице, с таким трудом загнанной мной в нору.

Он сделал паузу, казалось, еще сильнее стиснув руки Маргерит, и продолжал:

— Если я опять-таки не ошибаюсь, то в хижине ваш брат, Арман Сен-Жюст, изменник де Турней, и еще двое неизвестных вам ожидают прибытия таинственного спасителя, чья личность столь долго озадачивала наш Комитет общественной безопасности, — знаменитого Алого Пимпернеля. Несомненно, что если вы закричите, начнется свалка и раздадутся выстрелы, то длинные ноги, приведшие сюда этого загадочного субъекта, столь же быстро доставят его в безопасное место. Таким образом, цель, ради которой я путешествовал столько миль, окажется не достигнутой. С другой стороны, только от вас зависит, чтобы ваш брат Арман этой ночью вернулся с вами в Англию или же отправился, куда его душе угодно.

Маргерит не издала ни звука так как платок крепко связывал ей рот, но взгляд Шовлена был устремлен сквозь темноту прямо ей в лицо, а се рука, вздрогнув, дала ответ на его последнее предложение.

— Я хочу, — продолжал он, — чтобы вы обеспечили безопасность Армана простейшим путем, дорогая мадам.

— Каким именно? — казалось, откликнулась рука Маргерит.

— Оставаясь на этом месте без единого звука, пока я не позволю вам говорить. — Почувствовав, как сжалась Маргерит, Шовлен добавил с сухим смешком: — Впрочем, я не сомневаюсь в вашем повиновении, ибо если вы крикнете — нет, даже произнесете хоть слово — или попытаетесь двинуться с места, мои люди — а их здесь около тридцати — схватят Сен-Жюста, де Турнея и двух других и по моему приказу расстреляют их у вас на глазах.

Маргерит слушала речь беспощадного врага с возрастающим ужасом. Парализованная физической болью, она сохраняла достаточно ясное сознание, чтобы понимать смысл страшного «или — или», которое он вновь поставил перед ней, — куда более страшного, чем предложенное им в ту роковую ночь на балу.

На сей раз слова Шовлена означали, что Маргерит должна сидеть тихо и позволить ничего не подозревающему мужу идти навстречу верной гибели, или же, попытавшись подать ему сигнал об опасности, который, возможно, не достигнет цели, приговорить к смерти родного брата и еще троих ни в чем не повинных людей.

Маргерит не могла видеть лица Шовлена, но она ощущала на себе злобный взгляд его светлых пронизывающих глаз, а произносимые шепотом слова, звучали для нее, как похоронный звон по ее последней слабой надежде.

— Таким образом, мадам, — любезно добавил Шовлен, — с вашей стороны бессмысленно заботиться о ком-либо, кроме Сен-Жюста, а для его безопасности вам достаточно оставаться на месте и хранить молчание. Мои люди получили строгий приказ щадить его. Что касается Алого Пимпернеля, то поверьте, никакое ваше предупреждение не сможет спасти его. А теперь, дорогая мадам, позвольте мне убрать этот неприятный предмет с вашего хорошенького ротика. Как видите, я предоставляю вам свободу в выборе решения.

Мысли Маргерит кружились в бешеном водовороте, тело казалось парализованным, виски раскалывались от боли. Она сидела в темноте, окутывающей ее, подобно мантии. Со своего места Маргерит не могла видеть морс, но она слышала траурный рокот прилива, словно оплакивающий ее погибшие надежды, потерянную любовь и мужа, которого она предала и обрекла на смерть.

Шовлен снял повязку с ее рта. Маргерит не проронила ни звука; в этот момент у нее хватило сил только на то, чтобы выпрямиться и постараться подумать.