Амадей (Пьеса в двух действиях)

Как это не трудно, я почти могу разглядеть вас… Какое множество лиц! Сколько же там вас? Ждете своей очереди появиться на свет? Тени грядущего! Далекие мои потомки! Так станьте же видимы для меня! Прошу вас! Дайте мне себя увидеть! Войдите ко мне в эту старинную пыльную комнату сейчас, в ранний предрассветный час темного ноябрьского дня 1823 года… и будьте моими исповедниками! Войдите сюда и останьтесь со мной до зари. Только до зари. Ну хотя бы до шести утра!

Шепот. Сальери!

На малой сцене медленно опускается занавес, скрывая ГРАЖДАН ВЕНЫ. Теперь на нем тонкий контур высоких и узких окон.

Сальери. Вы слышите их? Вена — город злословия. Здесь все клевещут, даже мои слуги. Двое только и осталось.

Он указывает на них.

Пятьдесят лет служат у меня, с тех пор как я здесь поселился. Один — хранитель бритвы, другой — кондитер-кулинар. Один заботится о моей красоте, другой же о моем желудке!

Обращается к слугам.

Ступайте прочь! Сегодня я не лягу спать совсем!

Слуги удивлены.

Но ровно в шесть утра чтоб вы оба были тут! Я буду бриться! И вашему капризному хозяину потребуется завтрак! (Он улыбается и хлопает в ладоши, чтобы прогнать их.) Via, via, via, via! Grazie![6] Ступайте прочь! Спасибо!

Слуги кланяются и уходят озадаченные.

Удивились?.. Ну что ж!… Я еще не так их завтра удивлю! (Он щурится и пристально вглядывается в публику, стараясь разглядеть ее.) О, так вы не желаете сюда ко мне пожаловать? А вы так отчаянно нужны мне сейчас! Ведь вас об этом умоляет… смертник! Что сделать, чтобы все-таки увидеть вас? Во плоти воссоздать, чтобы вы стали моими самыми последними зрителями?.. Может быть с помощью заклинания?.. В операх всегда к ним прибегают. Конечно! Без этого не обойтись! Другого средства-то нет! (Он поднимается.) Попробую заклинаниями вызвать вас к жизни сейчас же! Духов далекого будущего… Вот тогда я погляжу на вас.

Он встает с кресла и, склонившись над фортепьяно, начинает петь высоким, срывающимся голосом, подыгрывая себе в конце каждого куплета, в стиле Recitativo Secco.[7] В зале постепенно нарастает свет.

(Поет.)

Призраки грядущего!Тени новых времен!
От вас труднее избавиться,
Чем от наваждений прошлого!
Появитесь с мерой сочувствия,
Ниспосланного все вышним!
Появитесь сейчас же…
Еще не рожденные!
Еще не испытавшие ненависти!
Еще никого не убившие!
Появитесь сюда ко мне из Вечности!

Свет в зале достигает наивысшего накала и больше не меняется.

(Переходит на разговор.) Так, получилось! Теперь я вас вижу! В таких делах я мастер! Вызывать духов к жизни заклинаниями я научился у кавалера Глюка, которому это всегда прекрасно удавалось. В его время люди и ходили-то в оперу, чтоб только увидеть, как будут появляться то боги, то духи… Теперь же, когда на сцене господствует Россини, публика предпочитает им приключения парикмахеров.

Пауза.

Scusate.[8] Простите. Устал. Вызывать духов заклинанием — изнурительное занятие. Надо бы и подкрепиться! (Он идет к вазе с пирожными.) Мне и самому как-то неловко, что первый грех, в котором следует вам признаться, — чревоугодие. Да, я — сластена! Мое итальянское обжорство, несомненно, детская слабость. Истина в том, дорогие друзья, что, как я ни старался, одолеть свое пристрастие к кондитерским изделиям Северной Италии, где я родился, мне так и не удалось. С трех и до семидесяти трех лет жизнь моя проходила под аккомпанемент жареных орешков в сахаре. (Сладострастно.) Миланские пирожные! Ореховое безе! Яблоки в тесте с фисташковой приправой! Не судите меня слишком строго! Мы все храним в душе какие-то патриотические чувства… Родители мои — подданные Австрийской империи — оба родом из Ломбардии. Отец был купцом в маленьком городке Леньяго, где мы жили. Представления о мире у отца с матерью не простирались за его пределы. Я же только и мечтал его покинуть. Понятие о божестве у них сливалось с обликом высочайшего императора Габсбурга, обитавшего в райских кущах чуть дальше Вены. И нужно им было лишь одно, — чтобы монарх оставил их в безвестности, ничем не нарушая их мещанское благополучие. Мне же требовалось ничто совершенно иное.

Пауза.