Амадора. Та, что любит…

Любовь. Искала, да не нашла. Нет этого слова в моем словаре! Даже в самом полном, на который я когда‑то подписалась и собирала по тетрадке. Как же так?! Твердый переплет, слов не одна тысяча! Оказалось — не хватает одной тетрадки. Хотела было я позвонить в издательство, да всё откладывала, а потом и вовсе забыла… И вот — не повезло именно слову любовь! У меня дома было еще два кратких толковых словаря португальского языка — один карманный, другой издан в начале двадцатого века, с пожелтевшими страницами и старой орфографией. В них я отыскала слово любовь, но оба определения показались мне неясными и неполными. К тому же словари были не мои — один дедушкин, другой брата. В моем словаре слова любовь нет. Может, неспроста? Может, удел мой — одиночество? Я воскресила в памяти свои последние любовные отношения и пришла к выводу, что всякий раз я становлюсь сложнее, пугливее, циничнее, себялюбивее, наглее и всё страдаю от одиночества.

Позвонила я в издательство, а там сказали, что помочь ничем не могут: словарь вышел пять лет назад, и разрозненные тетрадки давно уничтожены. Значит, мой словарь обречен остаться без любви, но я‑то нет! Мне безумно захотелось позвонить Луису. Уже двенадцать лет я его не видела…

Все эти годы мы неоднократно старались встретиться, но то я отказывалась накануне, то возникало какое‑нибудь препятствие… Мы жили порознь и молчали. Но расставаться — это совсем другое… Трудно поверить, но когда откладываешь какое‑нибудь дело, оно в конце концов так отдаляется, что рискует превратиться в миф.

Замужем я была трижды — за Густаву, за Артуром и за Луисом. Я не говорила об Артуре — о короле, который и меня хотел короновать… Мы венчались в церкви — это был единственный союз, освященный благими правилами христианского вероучения. Платье на мне было как у средневековой принцессы. Эстафету мою подхватила Жулия, которая вышла замуж в том же году. Артур и я! Мы были счастливой парой только в медовый месяц, который провели в Египте. Стоило нам вернуться, как стало ясно, что наш брак оказался ошибкой, но вокруг свадебных торжеств было столько шуму… Грандиозное застолье, подвенечное платье, множество подарков и полный дом гостей… Расстаться сразу после медового месяца было бы просто смешно. Поэтому мы продолжали жить вместе, и в конце концов он без стеснения стал приводить в дом любовниц, а я — любовников. А однажды устроили ужин с нашими партнерами, а после ужина — партию в триктрак и шахматный турнир… Если бы мы любили друг друга — не быть бы нам столь образцовой парой. Он ходил на рынок, я — в супермаркет; он готовил завтрак, я — ужин. Мы расстались только из‑за того, что Артур влюбился в рыжую ревнивицу, которую не устраивал наш формальный союз. Она меня ненавидела, старалась не здороваться со мной и всегда бросала телефонную трубку, когда я звонила… Нашему счастливому единению настал конец. Мы, правда, поцапались из‑за семейного альбома — каждый хотел его заполучить, чтобы через много лет было что показать внукам.

Я еще раз взглянула на словарь, мне стало тоскливо, и я позвонила Луису. Услыхала его голос на автоответчике, но сообщения решила не оставлять. Наша любовь — моя по крайней мере — была подобна дремлющему вулкану. Извержение могло произойти неожиданно, в любую минуту. Вскипит, переполнится — и польется беспощадная лава, опустошая всё вокруг. Ничто не удержит гнев и стремительность пробудившегося вулкана. Я ударилась в тоску и, чтобы успокоиться, поставила последний диск, подаренный мне Луисом. Потом долго плескалась в душе и оделась так, как в день нашей последней встречи: синие вельветовые брюки и белую кофточку с длинными рукавами, которую некоторое время использовала как пижаму. Брюки оказались тесноваты, а кофточка до того заношена, что едва не разваливалась. Я пела, плясала, плакала. Решила выпить ради такого случая красного вина, и за полчаса выдудела полбутылки.

Захотела я написать любовное письмо — не по электронной почте, а такое, как писали в старину: на шелковой надушенной бумаге, синими чернилами, а на конверте — марка со штемпелем… Как мне хотелось выплеснуть любовь, накопившуюся в истерзанной груди!

Какими радостными были наши встречи! Начиная с самой первой… Мы встречались, отдавались друг другу — а души наши ликовали и воспаряли в воздух, кружились в танце, целовались и предавались любви подобно титанам, на глазах воодушевленной публики. Воодушевленной — в буквальном смысле. Это же были души! Даже когда у нас не было телесной близости, наши души сливались. И однажды случилось то, что не могло не случиться… Наши долгие беседы, наше соитие, наша музыка…

You do me, anyone with eyes can see…note 1

Он никогда не разбрасывал одежду по полу. Не мыл посуду и вообще домашними делами занимался мало, разве только лампочки вкручивал да кран чинил, зато очень любил расставлять книги, ухаживать за цветами, переставлять безделушки на полке… И обожал дарить мне книги и диски на свой вкус.