Амальда

Амальда зажгла свечу, но фигура перед нею скорчилась, закрывая лицо. И все же Амальда видела, что в углу стоит девушка, быть может, одних с нею лет, и черные вьющиеся волосы ее струятся ниже бедер. Амальда медленно приблизилась к незнакомке и отвела от ее лица сперва прохладные смуглые руки, затем – тяжелые пряди кудрей. Поднесла свечу ближе, желая рассмотреть гостью.

О Боже!

Перед Амальдой и впрямь стояла Урсулетта – графиня д’Амбинье!

Вслед за руками Амальды, Урсулетта ощупала лицо своими, будто бы не вполне еще веря, что она более не зверь, но снова человек. Она не решалась надеяться, что это не переменится к утру.

В ответ на поток нетерпеливых вопросов Амальды Урсулетта рассказала:

– Я не бывала дома вот уже скоро тридцать лет как. Очевидно, меня потому и сочли мертвой! – Бедняжке потребовалось не меньше минуты, чтобы собраться с силами, дабы оживить в памяти чудовищные воспоминания. – По недомыслию я некогда охотилась во владениях ведьмы Кассары, и в наказание она обратила меня в зверя. Проклятие будет снято, только если меня полюбит живое человеческое существо, однако же и я должна полюбить в ответ, не думая о своей выгоде. В довершение ко всему, ведьма отправила меня на остров Уфрарим, где не бывало людей – пока два твоих покровителя не избрали это место своим игралищем.

Амальда залилась сочувственными слезами, слушая исповедь подруги. До самого утра они не смыкали глаз, не в силах наговориться. Обе девушки скучали по простому разговору – и столько лет ни одна из них не могла утолить этой жажды.

Наутро Урсулетта явила себя Герминафриду, Билимеру и вернувшемуся с охоты Сисенанду, облаченная в одно из платьев Амальды и под руку с нею же. Каждую минуту обе барышни опасались, что зловредное колдовство Кассары снова ввергнет Урсулетту в шкуру животного, однако до поры ничего ужасного не происходило. Герминафрид и Билимер отнеслись к пополнению общества прохладнее, однако же и благодушнее, чем Амальда боялась. Осмотрев Урсулетту, маги заключили, что девушка здорова и представляет собой прекрасный образчик ладной во всех отношениях девицы девятнадцати-двадцати лет. Ни тот, ни другой не видели ни малейшего препятствия к тому, чтобы вернуть Урсулетту в родное графство. Однако против этого плана восстала сама юная графиня д’Амбинье, признавшись, что желала бы еще немного побыть подле милой Амальды, столь приятной ей во всех отношениях. И Амальда, не желавшая снова довольствоваться портретами, ответила тем же. Герминафрид и Билимер, занятые своими магическими экспериментами, разрешили – только ради того, чтобы не уделять слишком много внимания девической прихоти. И с тем оставили подруг забавляться по их разумению.

Наблюдавший за тем Сисенанд был наименее оживлен в течение всей разыгравшейся сцены. Однако в уме и сердце его вспыхнул пожар в то же мгновение, как он увидел Урсулетту. Еще не оставив желания получить Амальду в жены, Сисенанд также воспылал и к Урсулетте. С той самой минуты он терзался, не зная, может ли он хоть каким-то образом получить обеих.

Однако время шло, а остров Уфрарим сделал счастливыми лишь Амальду и Урсулетту. Герминафрид и Билимер истощили свою фантазию, теперь желая лишь поскорее завершить задуманное, взглянуть на то, что воспоследует и заняться чем-то иным в местах не столь пустынных. Сисенанд же вынашивал планы, один другого причудливей, даже не представляя себе, насколько смехотворны плоды его воображения. То он крал в своих мыслях Урсулетту и прятал ее в лесной глуши, а на Амальде женился с позволения опекунов. То испрашивал благословения Билимера на брак с Амальдой, а Герминафрида же – на то, чтобы соединить свою жизнь с Урсулеттой. По крайней мере, не зная худшего, Сисенанд не мог себе представить, как дерзает заполучить одну или же обеих девушек силой.

Увы! Невинность Сисенанда не отвратила несчастья, но лишь отсрочила его.

Шумное веселье Амальды и Урсулетты вскоре утомило слух и взор колдунов, и, посовещавшись лишь друг с другом, они объявили, что в конце же недели должна состояться свадьба. Сисенанд, по природной угрюмости своего характера, с годами возросшей из-за постоянного пребывания в глуши лесов, не задал ни одного вопроса, но в глубине души принялся терзаться пуще прежнего. Маги полагали, что невеста, назначенная Сисенанду чуть менее двадцати лет назад, не может быть заменена другой – не для того Билимер растил Амальду, точно собственную дочь. Урсулетте же после того, как она выпьет и потанцует всласть на свадьбе подруги, надлежало вернуться в родной дом – хотела ли она того или нет, полагала ли, что еще осталось, кому ждать там ее, и какая жизнь может предстоять тридцать лет назад сочтенной мертвой графине.

Магам роль богов нравилась куда больше роли королей. Билимер полагал свой поступок чистым милосердием, тогда как Герминафрид, как Господь, желал лишь наблюдать.