Дашино сердце болезненно сжалось, но она не придала этому значения — сердечная боль стала привычной. А если ты к тому же знаешь, что тебя ждет… И, отвернувшись, чтобы не видеть отстраненного от нее Марио, она стала медленно подниматься по ступеням, ожидая его возвращения. «Ждать, ждать…» — тупо стучали молоточки в ее голове. Что же еще остается? Только ждать, и верить, и знать, что рано или поздно все возвращаются к Дому. Разве это не главное, чему научил ее Марио?…
А там, на террасе, все звенела посуда, и близко-близко к верхней ступени подошла женщина, которую Даша знала и любила. Плотно закутавшись в тяжелую шаль из шелка, напряженно вглядываясь вниз, где двигалась маленькая фигурка, Вера Николаевна отрывисто позвала:
— Лена, Лена!.. Что это там?
Мама Лена, поднявшись из-за стола, подошла к балюстраде. Чашка осталась в ее руке, и Даша прекрасно могла разглядеть на ней каждую голубую незабудку — эта старинная, любимая ее воспитательницей чашечка давным-давно разбилась, почти сразу же после смерти мамы Лены, и теперь девушка подумала, что, наверное, та попросту забрала ее с собой. Солнечный луч, пройдя сквозь белоснежный фарфор, ударил в глаза женщинам веселым огненным зайчиком, и мама Лена провела ладонью по лицу, тихо отозвавшись:
— Я ничего не вижу.
— Я тоже не вижу, — чуть раздраженно сказала бабушка. — Но мне кажется… Ты не узнаешь, не слышишь?
Та, улыбнувшись, покачала головой и, взяв Веру Николаевну за руку, примирительно шепнула:
— Это будет еще не скоро, Верочка. И дай-то бог, чтобы не скоро… Ведь и ты не хотела бы иного, правда же?
— Кто знает, кто знает. — Бабушка покачала головой и отвернулась от лестницы.
А Даша, почувствовав, что снова оказалась одна, с новой силой ощутив себя чужой и лишней, попыталась несколькими быстрыми шагами преодолеть оставшиеся ступени. Но лестница не поддавалась: мрамор сделался скользким, ступени — высокими, и до террасы по-прежнему было высоко, как до неба… «Ты бунтуешь против вечности?… — будто услышала она мысленно слова Марио. — Хочешь изменить порядок мироздания? Не выйдет, Дашенька…»