Амальгама власти, или Откровения анти-Мессинга

– За любовь! – подтвердил беглый. – Я раньше думал, что моя борьба – это ненависть к человеческому несчастью, а теперь вижу, что выше любви для меня ничего нет!

– А кого ты любишь?

– Простых людей люблю и свободу! Да еще хочу, чтобы вот таких, как ты, замуж не глядя не отдавали, чтобы меньше подлости и тьмы было в человечьем мире! Вот, послушай стихи, давно я их написал, еще в семинарии. Я ведь чуть священником не стал, вашим преподобием… – Он потешно возвел глаза к потолку.

– Почитай, – робко кивнула Стеша.

– Ходил он от дома к дому,
Стучась у чужих дверей,
Со старым дубовым пандури,
С нехитрою песней своей.

Стеша зажмурилась, и под закрытыми веками блеснуло видение: заросший бородищей беглый, в смиренном рубище, ходит по избам и жалостно тренькает струной.

– А в песне его, а в песне,
Как солнечный блеск чиста,
Звучала великая правда,
Возвышенная мечта!
Сердца, обращенные в камень,
Заставить биться сумел.

Тихий медленный голос Осипа набирал силу, он заполнял избу до краев, растворял бревна сруба и поднимался в звездную высь и уплывал по Млечному Пути.

– Но вместо величья славы,
Люди его земли
Отверженному отраву
В чаше преподнесли…[3]

– Вот ты о любви спросила! – жарко продолжил беглый. – А я словно тебя не понял, а ведь и я любил! Давно это было, сидел я тогда в кутаисской тюрьме. Там к товарищу моему девушка одна приходила, красивая, с русой косой… и когда между камер шла, глаз никогда не поднимала. Я имени ее тогда не узнал, так и осталась Девой, но без нее тюрьма была бы в тысячу раз темнее и чахотка сожрала бы меня за три месяца!

Заворочался во сне отец, и Стеша боязливо шмыгнула на полати и потом долго смотрела на огонек лучины и на загадочного беглого.

Через день приехал Горя поглядеть на будущую жену. Вышла Стеша к жениху и оцепенела, только слезы бегут по щекам талыми ручьями. На шее у Гори черный шарф тугим узлом повязан, и взгляд пустой, как у кромешника, что в ночь под Рождество шатается за околицей. Хотела прочь бежать, бросив под ноги жениху заветный невестин гостинец, но заворожило Стешу колдовство Черного Кама: молчаливая, омертвелая, Стеша в пояс поклонилась жениху и вручила подарок – рубаху, вышитую мелким крестиком. С того дня сборы к свадьбе пошли резвее.

Девочка на шаре

Мартовское солнце жалило спящего Барнаулова сквозь просвет в плотных шторах, но он упрямо цеплялся за сон, пока явь не обозначилась громким тревожным звонком по городскому телефону. Звонил шеф-редактор.

– Прочитал я про твой цирк с конями и огнями… – кричал Авенир в трубку. – Ну что тебе сказать? Если так пойдет, то придется тебя, милый мой, снова на Кавказ ссылать. Ты вчера в цирке на Вернадского был? Был! И ни одного снимка! Звери пять минут рвали дрессировщицу на куски! Где мясо? Я тебя спрашиваю! Что ты мне тут понаписал? Какие-то сладкие всхлипы! Я не узнаю тебя, Барнаулов. А где чеченское поверье о женщине-оборотне, разъезжающей по ночам верхом на белом волке? А не ты ли писал о феномене чеченских шахидок и об особой ответственности горской женщины в обычае кровомщения? О молодой волчице, снайперше Альмаз Хунгаевой, и русском медведе, полковнике Буранове?

– Да пошел ты! – вяло ругнулся Барнаулов.

– Ну ладно, – примирился Авенир. – Я все знаю, вчера ты выполнял обязанности медбрата и входил в близкое доверие к нашей подопечной. Тебе удалось что-нибудь узнать?

– Закрытая тема, – пробурчал Барнаулов. – Есть план цикла статей, расскажу при встрече.

Илга позвонила через неделю.

– Земной поклон, – произнесла она заветный пароль, и у Барнаулова сейчас же сладко заныло средце. – Не хотите стать моим ассистентом, хотя бы ненадолго?

– Желаете скормить меня своим волчицам, а может, тиграм? – в тон ей ответил Барнаулов, расплываясь в дурацкой улыбке.

– С дрессурой пришлось проститься, я отдала аттракцион Запашным, у них есть свои белые львы и тигры, найдется место и для «снежных волков Ингибарова». – Ее голос дрогнул, точно она с самого первого слова взяла слишком радостный и неверный тон. – Приезжайте, мне нужна ваша помощь, – с волнующей хрипотцой в голосе попросила Илга. – Мне надо показать номер перед комиссией, потом я буду выбирать добровольца из зрительного зала.

– Боюсь, что этим добровольцем снова буду я, – неуклюже пошутил Барнаулов.

На этот раз в цирк он приехал слишком рано и с удовольствием прошелся за кулисами, наслаждаясь свежестью чувств и почти детским интересом к внутренней жизни цирка.