Амангельды Иманов

— Позвольте, почтенный начальник, задать только один вопрос. По темноте своей мы не понимаем… кого же это будем мы защищать на войне?

Казахи не поняли, кого губернатор называет их отцом. Может быть, они и поняли, но не подали виду. Государя-императора они отцом не считали. Он не был для них даже отчимом. Еще Петр I сказал, что казахские степи — это «ключи и врата» к восточным странам. И с тех пор русские цари старались делать все, только бы заполучить волшебные ключи и открыть ими таинственные для Европы врата Востока. Россия продвигалась все ближе к восходу солнца: при Екатерине II русские завоеватели были в оренбургских степях, здесь солнце всходило на два часа раньше, чем в Санкт-Петербурге; при Александре II они проникли в Среднюю Азию, здесь светало на три часа раньше, чем в столице; потом подошли к Приморью — и стрелки часов на восточной границе уже на семь часов обогнали петербургское время!

— Кого же это будем мы защищать на войне?

Уже пятьдесят лет Россия владела Туркестаном, но жители востока не считали Россию своей родиной. Завоеватели захватывали у них лучшие земли. Говорили, что у кочевников земли слишком много — нужно поэтому отобрать излишки.

На тарантасах стали приезжать в степь землемеры.

— Что по ту сторону холма — наше, — говорили они казахам, — что по эту — тоже наше-с. Уж не обессудьте-с, любезные.

Был такой закон — отбирать у казахов лесные участки. Зачем лес кочевникам? Но землемеры не очень разбирались, что лес, что поле, что песок, и брали все.

В голодную степь, где растет только колючка, где соль проступает из земли, — сюда на медленную смерть, на вымирание перегонял казахов русский царь.

Нет, губернатор Эвресмаи сказал неправду: царь не был отцом казахов, и им не за что было его защищать на войне.

Задав свой вопрос, Амангельды замешался в толпу. Власти еще не простили ему убийства Куспека Сарсынбаева, и Амангельды не хотел отдаться им в руки.

На площади поднялся шум. Казахи закричали громко и все разом. Из дальних степных аулов приехали они сюда на быстрых маленьких лошадках. Загорелые лица казахов казались губернатору черными и злыми. Он стоял среди крика и, не зная, что делать, то снимал, то надевал очки. Нужно было что-то сказать, но все слова вдруг пропали. Казахи кричали и по-русски и на своем языке.

— Киргизы! — сказал губернатор, но голос его звучал неуверенно. — На вашего отца напали… — продолжал он, отчаянно махая руками.

К середине речи губернатор овладел собой, и его прослушали со вниманием. Говорил он то же, что и в первый раз, только быстрее. Он снова стал уверять казахов, что счастлив был бы пойти работать по первому же слову государя-императора.

— А вы? — опять спросил губернатор.

И снова закричали казахи. Теперь отдельные голоса были слышны отчетливее. Люди просили обратно землю, отобранную у них землемерами, требовали вернуть скот, убрать жестоких и несправедливых начальников.

Внезапно на площади стало совсем тихо, и кто-то сказал по-русски:

— На войну не пойдем! Всех убьем, кто нас возьмет. Приедет сам царь — и его убьем.

Это сказал не Амангельды. Он был уже далеко. Его искали, но не нашли.

Так началось тургайское восстание.

Опять Амангельды ушел в степь. На гнедом коне носился он из конца в конец области. Всюду он видел одно: богатые живут хорошо, бедные живут плохо. Везде составляются списки, кого брать на тыловые работы, и всегда эти списки начинают с бедняков.

Амангельды курил старую трубку, трубку деда Имана. Он скакал по степи, сам не знал куда, курил трубку бесстрашного деда Имана и пел песню, которую сам сочинил:

Темно в ясной степи,
Темно в моей голове.
Тесно в широкой степи,
Тесно мыслям моим в голове.
Без дороги несет меня конь,
Нет дороги тому, что хочу!

3. НА ТУРГАЙ

А время летело, быстрое, точно конь Амангельды. Где-то вдали от степей шла война. На полях Франции, Австрии, Бельгии рвались снаряды, тяжелым облаком стелился смертоносный газ; как допотопные чудовища, топтали людей танки. Миллионы солдат умирали в окопах. Война требовала все новых и новых жертв. Себе в помощь Франция вывела из Африки чернокожие войска.

Русские генералы обернулись на восток. Пусть пойдут на войну народы Сибири, Монголии, Туркестана! Но народы востока не хотели итти на войну, не хотели защищать Николая Кровавого, его помещиков и фабрикантов. Они восстали, отказались пойти на тыловые работы.

Одновременно с тургайским восстанием начались такие же восстания в степях и пустынях Туркмении, Узбекистана — всюду, где жили люди, которых царское правительство считало «инородцами». Восставшие узбеки разрушили железную дорогу, по которой должны были приехать в их солнечный край царские войска.

Восставшие туркмены добыли себе оружие, разоружив военный транспорт.