Амаркорд. И плывет корабль

Но вернемся к действительности. Морской смерч уже пронесся, и на земле, и в небе теперь царит ничем не нарушаемая тишина. Ветер неожиданно утих. Песок, медленно оседая, застилает все вокруг. Люди открывают окна, выходят из домов посмотреть на причиненный ущерб. На набережной — груды песка и разбитые купальные кабины, на которые с отчаянием глядят пляжные сторожа.

Прямо перед стройплощадкой отец Бобо среди множества шляп, которые ветер принес на берег, ищет свою. Он примеряет одну, потом другую, третью.

В церкви дон Балоза и пономарь выметают на улицу горы песка.

Посреди Муниципальной площади стоит тумбочка, целая и невредимая. Из какой же спальни она сюда залетела?..

А на Луговой площади люди глазеют на Мудреца, который с корзиной в руке собирает посреди мостовой рыб.

13

Раннее утро. Лето давно уже кончилось. Холодно. В доме у Бобо кто-то зажигает на кухне свет. Это дедушка. Старик стоит и смотрит на стол и громоздящиеся вокруг него стулья. Он не спеша, аккуратно расставляет их, словно хочет убить время. Потом распахивает большое окно в сад и вдруг с изумлением замечает, что снаружи все закрыто плотной стеной тумана. Исчезли деревья, исчезли соседние дома.

Дедушка возвращается к двери. Гасит электричество, чтобы посмотреть, пропустит ли завеса тумана утренний свет. Вновь зажигает электричество. Уходит из кухни. Зажигает люстру и в гостиной. Открывает окна, но видит перед собой только густую серую мглу. Проходит по коридору. Распахивает входную дверь.

Некоторое время стоит на крыльце, и взгляд его тонет в плотном тумане. Смотрит вниз на ступеньки. Видна лишь самая верхняя. Он ставит на нее ногу. Теперь видна следующая. Он тихо и осторожно спускается, пока не оказывается в саду.

Теперь его охватывает нерешительность, словно он не уверен, куда ему надо. Наконец идет направо. Делает несколько робких шагов: в восемьдесят лет жизнь человека может зависеть от всякой случайности. Нагибается и шарит по земле, словно слепой.

Нащупывает белый от инея кочан капусты.

— Только в двадцать втором году был такой туман, — комментирует он вполголоса.

Выпрямившись, решительно движется вперед; чтобы не наткнуться на что-нибудь, он вытянул перед собой руки. Неожиданно для себя оказывается у калитки. Минует ее — и вот он на улице.

Но улицы перед ним нет, вообще нет ничего. И все же дедушка выходит. Идет вдоль ограды, цепляясь за прутья решетки. И подбадривая себя, шепчет:

— Сначала буду держаться за эту, а там дальше — другая… потом должен быть фонарный столб…

Забор кончился, но дедушка продвигается вперед, по-прежнему вытянув руку, надеясь, очевидно, наткнуться на соседнюю ограду.

Но ее нет. Исчезла. Сбитый с толку, дедушка резко останавливается.

— Да куда же она делась?

Проходит несколько шагов вперед. Опять останавливается. Он потерял всякие ориентиры. В полной растерянности зовет служанку, надеясь, что она спасет его из этой поглотившей все вокруг пустоты:

— Джина! Джина!

Ждет ответа, хоть какого-нибудь отклика. Но тщетно. Однако ухо его улавливает глухой стук: где-то заперли ставни. Но где? В какой стороне? Сзади, за спиной, или очень далеко? Он двигается черепашьим шагом и, охваченный смятением, рассуждает сам с собой:

— Я уже нигде. Ни тут ни там… — Останавливается и озирается, пытаясь отыскать хоть какой-нибудь ориентир. — Куда же я попал? Если смерть похожа на это, тогда она и впрямь не очень приятная штука… Прости-прощай все на свете! Ни тебе людей, ни деревьев, ни птиц в воздухе… Какое свинство!

Оборачивается, вдруг услыхав позади какой-то звук, точно металлическое позвякивание.

— Кто там?

В ответ раздается резкий звонок велосипеда, причем звонит он все настойчивее, все ближе. Старик выставляет вперед руки, боясь, что кто-то вот-вот на него наедет.

— Осторожней! Осторожней!

И вот он различает перед собой длинную неясную тень, которая словно висит в воздухе. Ноги, будто при замедленной съемке, вертят педали невидимого велосипеда. Дедушка восклицает сердито и слегка удивленно:

— Чудо морское! И куда тебя, дьявола, несет на велосипеде?!

А когда вокруг опять наступает пугающая тишина, принимается вновь отчаянно звать:

— Джина! Джина! Джина-а-а-а-а!

Цокот копыт и скрип колес заставляют его быстро обернуться, и он со страхом вглядывается в ту сторону, где туман клубится особенно густо и откуда, по-видимому, и доносятся эти звуки. В самом деле, за пеленой смутно вырисовывается какая-то темная масса. Потом из тумана выплывает по воздуху лошадиная голова, а за ней и туловище лошади, которое настолько слилось с экипажем, что кажется каким-то огромным доисторическим чудовищем. Старик застывает на месте и со страхом глядит на медленно приближающуюся темную глыбу.

— Э! Это ты, Мадонна? Дино!

Пролетка останавливается, и тут же сверху слышится голос извозчика:

— Что случилось?

— Где я?

Мадонна, подавив смешок, отвечает:

— То есть как — где? Разве вы не видите, что стоите перед своим собственным домом!

Тень кучера становится все меньше и меньше, пока не сливается в одно темное пятно с лошадью и пролеткой. Извозчик уезжает.