Амазонки Моссада. Женщины в израильской разведке

Националистические чувства только усилили ее гнев: Надин так поддерживала палестинскую борьбу против сионистов, и вдруг оказалось, что она замужем за сионистским тайным агентом! На нее нахлынула буря эмоций, и Надин казалось, что рассудок покидает ее.

Фуад пытался возражать, клялся, что искренне любит ее и сына, что его задание не имеет никакого отношения к их семье. Более того, кураторы Фуада не заставляли его, а, напротив, запрещали ему вступать в отношения с ней. Он женился на ней по любви, она любовь всей его жизни, уверял Фуад.

Наконец Надин успокоилась. Пришло время и ей признаться: она рассказала мужу о романе с Набилем в Париже. Теперь Фуад слушал ее раскрыв рот. Они продолжали ссориться и ругаться до самого утра.

После всех этих событий Надин тяжело заболела, и у нее случился выкидыш. Оправившись, она заявила Фуаду: «Я хочу, чтобы мы вернулись в Париж».

Он отказался: «Я здесь не по своей воле. Я не могу так просто все оставить и уехать. У меня есть куратор, и я не могу никуда ехать без его разрешения».

Надин разрывала ужасная дилемма: бросить мужа или остаться с ним, зная, что он вражеский шпион. Она осталась. Она ни в коем случае не простила мужу его предательства, но тем не менее защищала его и даже помогала ему. Надин не стала ради него шпионить в Бейруте, но и не выдала его властям — донос мог бы привести Фуада прямо на эшафот. Когда муж сидел за радиопередатчиком, она запирала входную дверь и никого не пускала в дом.

Эта странная ситуация продолжалась шесть месяцев, пока они не вернулись в Париж. Фуад уже не был сотрудником Шабака, теперь он работал на Моссад. В Париже в жизни супругов вновь возник бывший любовник Надин Набиль. Оказалось, он был активным членом зарождавшейся террористической организации. Лояльность Надин вновь подверглась испытанию. Она должна была выбрать либо поддержку палестинского дела и отношения с Набилем, либо верность предавшему ее мужу. И снова она выбрала Фуада, не рассказав Набилю и его товарищам о том, кто он на самом деле и чем занимается.

Между Фуадом и палестинской экстремистской группой завязались тесные отношения. С помощью кураторов из Моссада он снял квартиру в Брюсселе, которая якобы должна была служить ему дополнительной конторой. Члены Моссада подготовили квартиру для оперативных задач, установив жучки и прочую аппаратуру в стены, а Фуад передал ее в распоряжение своих «палестинских друзей». Их встречи, разговоры и принятые решения тщательно записывались и передавались в оперативный отдел Моссада. Фуада похвалили за этот успех.

Однако именно этот успех пробудил новые душевные метания в Надин. Националистически настроенная арабка чувствовала, что вредит делу своего народа. Она сказала Фуаду, что хочет развестись. Тот отказался. Сами Мориа, который стал начальником парижского отдела, пытался помочь им. Он привез главного военного раввина Шломо Горена, чтобы тот успокоил Надин. Раву Горену удалось это сделать: он не только убедил женщину остаться с Фуадом, но даже уговорил ее принять иудаизм. После обращения в новую веру Надин снова вышла замуж за Фуада, на этот раз по традиционному еврейскому обряду…

В это время Сами Мориа стал получать тревожные сообщения: прослушка показала, что палестинцы начали подозревать Фуада. Некоторые из них заявляли, что он израильский шпион. Сами и его начальство решили прервать задание Фуада и вернуть его в Израиль вместе с семьей. Летом 1966 года они отбыли в Хайфу.

Надин с сыном получили еврейские имена и израильское гражданство. Они не знали, что за два года до этого рамсад и глава Шабака решили закончить операцию «Мистаарвим». Дело в том, что, за исключением Фуада, результаты их более чем десятилетней работы оказались ничтожны. Их жертвы были напрасными, а вся операция — одной сплошной ошибкой. Мистаарвим проживали фальшивую жизнь ради получения абсолютно бесполезной развединформации. Некоторые, как Фуад, даже женились на арабках. Сами Мориа была поручена сложнейшая задача: вызвать семьи агентов в Париж и раскрыть правду арабским женам.

Это была одна сплошная пытка. Реакция бедных женщин была душераздирающим зрелищем. Одни падали в обморок, услышав слова Мориа, другие впадали в истерику и бежали из семьи в свои родные деревни. Возглавляемый раввином Шломо Гореном секретный раввинский суд обратил в иудаизм двух женщин. Раввины также постановили, что дети, рожденные в этих браках, хотя их матери и не еврейки, все равно признаются евреями, поскольку их отцы принимали участие в тайной разведывательной операции. Некоторые семьи вернулись в Израиль, приняв еврейскую идентичность. Но их сыновей не призывали в армию. Один такой юноша как-то с сарказмом спросил свою мать: «Если будет война, в кого мне стрелять — в израильских или в арабских родственников?» Эти семьи переживали тяжелый кризис идентичности, и практически всех женщин и их детей ждало проблемное и несчастное будущее.