Амброзия

«Товарищи, давайте подключимся и поможем Григорию Федоровичу. Один, как известно, в поле не воин,» – обратился он к собравшимся. И вроде говорил негромко, да и полномочиями не обладал, но толпа замерла. – «Ксения снабдит всех прочными пакетами для мусора. Активнее, товарищи. Активнее. Дело то общественное. И Вы, ребятки подключайтесь,» – поманил он футболистов.

Призыв полковника возымел на собравшихся неожиданное действие. Вместо того, чтобы сделать вид, будто их это не касается и шустро разбежаться по своим делам молодые мамочки с колясками, обремененные внуками бабушки и безалаберные школьники споро разобрали объемные пакеты у девушки и разбрелись вокруг школы.

Алевтина Ивановна, донельзя удивленная сама собой, оставила розовый велосипед на дорожке и начала шарить в кустах у окружающего школьный стадион забора, выуживая оттуда то фантик, то обертку от мороженого, то смятую пивную банку. Внучку Викторию она по-прежнему держала за руку. Как-то мгновенно позабылись и стали неважны планы пожарить картошку с луком на ужин и довязать розовые носочки для внучки, начатые еще до мнимой кончины на прошлой неделе. И так завязла она в этой работе, так увлеклась, что оторваться не могла до самой темноты, когда уж не только мусора, но и кустов видно не стало. Аккуратно завязанные тесемками мешки общим числом двенадцать альтруисты составили на ближайшей мусорной площадке. И выслушав в темноте уже напутственно-благодарственную речь своего предводителя (Алевтина Ивановна могла бы поклясться, что глаза у него при этом горели желтым, ровно у кота, а может это был отблеск от света загоревшихся вдруг фонарей) разошлись по домам с чувством глубокого удовлетворения.

***

В полиции Василий провел без малого сутки. Шутка ли, обвинение в убийстве жены. В таких случаях муж, как водится, первый подозреваемый. А если он еще и тело нашел, то совсем пиши пропало.

Нет, тело он нашел далеко не сразу. Когда явился позавчера домой темно уже было. Он позвал жену, та не откликнулся. И облегченно вздохнувший Василий, надеясь, что благоверная умотала на дачу, пошел к себе спать. Витающий по квартире запашок его не насторожил. Небось, Люська в воспитательных целях не стала выносить мусорное ведро, ему оставила, а то и завоняло. Лето ж – все тухнет.

Что стухла сама Люся, он понял только утром. Сначала увидел заржавевшие потеки крови в ванной комнате, потом услыхал гудение роя зеленых мух в комнате супружницы, а уж потом заглянул к ней сам. Лучше б не заглядывал. Чувствовал Василий, что этого зрелища ему не вытравить из памяти даже четвертью самогона.

Люся, сложившись пополам так, как люди вовсе не складываются, притулилась на кровати, покрытая заскорузлой коркой крови и суетливо копошащимися мухами. Белое с синеватым отливом ее лицо укоризненно смотрело на Васю тусклыми глазами снулой рыбины. Язык вывалился из раскрытого рта. Нарядное покрывало на кровати, впитавшее в себя большую часть крови, покорежилось и застыло ломкими волнами.

Склонностью к обморокам Василий никогда не отличался. Но, пожалуй, впервые в жизни ему стало дурно так, что он привалился к дверному косяку, а потом и сел прямо на пол в коридоре. Даже дверь не притворил. О том, чтобы подойти к жене и речи быть не могло. Василия отчего то обуял ужас. На четвереньках добравшись до входной двери (ноги не держали совсем), он вывалился на лестничную площадку и, не озаботившись закрыть входную дверь, пополз вниз.

До полиции бедолага добрался часа через полтора. Пешком. А почти через сутки. Довольно оперативно по нынешним временам. А все благодаря свидетельствам бармена и прочих работников ночного клуба. Вышел и растерялся. О том, чтобы пойти домой и речи быть не могло. Куда же податься? Правильно, к друзьям. Там и стресс снять можно. Надо заметить, что обычная его, повседневная дурашливость еще не вернулась к Василию. Сейчас он чувствовал себя фигурой трагической, сравнимой по масштабу с Гамлетом, не меньше.

Солнце на улице сияло также ослепительно, как и горящие почему-то средь бела дня фонари. Птицы оглушительно щебетали, точно буйнопомешанные. Троллейбусы радостно подскакивали на дорожных ухабах. Жизнь налаживалась. Василий отправился к Конопатому.

Но стоило лишь ему позвонить в дверь, как последняя тут же распахнулась, словно его только здесь и ждали.

«Ага! Вот он, голубчик! Попался. На ловца и зверь бежит,» – обрадованно заверещала Алевтина Ивановна и, цапнув Ваську за рубашку, втащила в прихожую. Внутри было тесно. Стандартная прихожая типовой «хрущевки» не рассчитана на одновременное нахождение там Севы, его переполненной злобой тещи, ничего не понимающего Василия, двух мордоворотов в костюмах и детского трехколесного розового велосипеда. Совсем уж не поместившаяся Севина супруга с ребенком на руках тревожно выглядывала с кухни: «Мам, что ты удумала? Что еще за общественный суд? Позориться только, да людей смешить!»

«Молчи, ничего ты не понимаешь,» – отмахнулась теща. – «Этих субчиков там так пропесочат, как ни один партком не смог бы. Еще спасибо потом скажешь.»