Амелия

Так вот, сударыня, да будет вам теперь известно, что не прошло и шести минут с момента нашего появления на маскараде, как ко мне приблизился какой-то мужчина в маске и, взяв меня за руку, отвел в сторону. Я последовала за ним, тем более, что увидела, как в это же время какая-то дама завладела капитаном Бутом, и решила воспользоваться этой возможностью, чтобы ускользнуть от него; хотя мне и удалось, изменив свой голос, довольно удачно подражать вашему, но я все же боялась, что если мне придется долго разговаривать с вашим мужем, он вскоре догадается, кто с ним на самом деле. Поэтому я и предпочла последовать за маской в самую дальнюю залу, где мы и сели с ним вдвоем в углу. Из его слов мне очень скоро стало ясно, что он принимает меня за вас, а я тут же узнала его, потому что он и не пытался выдавать себя за другого: говорил своим обычным голосом, да и внешне вел себя, как всегда. Он тотчас же начал очень пылко за мной ухаживать – скорее в манере современного вельможи, чем аркадского пастушка. Короче говоря, он положил к моим ногам все свое состояние и заявил, что согласен на любые условия, какие мне только угодно будет поставить, как для себя, так и для других. Под другими он, вероятно, имел в виду вашего мужа. Именно это навело меня на мысль воспользоваться подвернувшимся случаем к собственной выгоде. Я сказала милорду, что есть два сорта людей, щедрость которых на обещания давно уже повсеместно вошла с пословицу. Это влюбленные и сильные мира сего. Могу ли я полагаться на обещания человека, соединяющего в одном лице обе эти разновидности? Я добавила, что на примере одной достойной женщины из числа моих знакомых (подразумевая себя, сударыня) уже имела случай убедиться, как мало у него великодушия. Я сказала, что мне известно, как велики его обязательства перед этой женщиной и какие тяжкие оскорбления она от него претерпела; и все же я убеждена, что эта женщина все ему простила, поскольку слышала из ее уст самые восторженные отзывы о нем. Милорд ответил, что не считает, будто был недостаточно щедр с этой дамой (я ясно дала ему понять, кого имею в виду); он пообещал далее, коль скоро эта дама с похвалою говорила о нем мне (то есть, вам, сударыня), немедленно вознаградить ее за такое великодушие. Тогда я рассказала, что эта женщина вышла замуж за весьма достойного человека, долгое время служившего за границей простым солдатом; теперь он стал гвардии сержантом; я дала милорду понять, что, насколько я понимаю, ему нетрудно выхлопотать этому человеку офицерское звание, и если он пренебрежет такой возможностью, я не смогу считать его хоть сколько-нибудь наделенным чувством чести и добротой. Я объявила ему, что таково мое предварительное условие, без которого ему нечего и надеяться на доброе к нему отношение с моей стороны. Потом я призналась ему, что питаю к этой женщине величайшее расположение (и убеждена, вы не усомнитесь в искренности моих слов), и уверила его, что если благодаря моему ходатайству он окажет этой даме такую услугу, то доставит мне огромное удовольствие. Милорд тут же пообещал мне исполнить мою просьбу и, как вы можете теперь убедиться, сударыня, сдержал свое слово. Отныне я буду считать себя вечно вам за это обязанной.

– Уж не знаю, каким образом вы обязаны этим мне, – возразила Амелия. – Я, конечно, от души рада любой удаче, которая может выпасть на долю бедного Аткинсона, но мне бы хотелось, чтобы это было достигнуто как-нибудь иначе. Боже милосердный, чем это все кончится? Что теперь милорд обо мне думает, если я выслушивала его любовные признания и, мало того, – ставила ему какие-то условия? Разве ему не ясна цена этих условий? Признаюсь, миссис Аткинсон, вы зашли слишком далеко. Стоит ли тогда удивляться тому, что у него хватило наглости написать мне в таком духе? Совершенно очевидно, какого он обо мне мнения, и, кто знает, что он может сказать обо мне другим? Ведь вы можете таким поведением погубить мое доброе имя.

– Каким образом? – спросила миссис Аткинсон. – Разве не в моей власти все разъяснить ему? Если вы только позволите мне назначить ему свидание, я встречусь с ним сама и открою ему эту тайну.

– Никакого согласия на подобного рода свидания я больше не дам, – воскликнула Амелия. – Я от души сожалею о том, что раз в жизни согласилась пойти на этот обман. Теперь я вполне убедилась, насколько был прав доктор Гаррисон, когда твердил мне, что стоит нам пусть на один только самый малый шаг сойти со стези добродетели и невинности, как можем незаметно для себя оступиться, ибо любая греховная стезя – это скользкий путь в пропасть.

– Ну, знаете, эта мысль еще более стара, нежели сам доктор Гаррисон, – усмехнулась миссис Аткинсон. Omne Vitium in proclivi est.[344]

– Независимо от того, нова ли она или стара, – возразила Амелия, – я считаю ее справедливой. Но прошу вас, расскажите мне все без утайки, хоть я и трепещу заранее.

– Право, дорогой друг, – сказала миссис Аткинсон, – ваши опасения беспочвенны… Право, право же, вы слишком уж щепетильны.