Амелия

«СУДАРЫНЯ, быстрота, с которой я выполнил первое же Ваше, повеление, надеюсь, докажет вам мою готовность всегда повиноваться любому приказу, каким Вам угодно будет меня удостоить. Не скрою, я вел себя в этом пустячном деле так, словно на карту была поставлена моя жизнь; впрочем, откуда мне знать, быть может, так оно и есть, ибо эта незначительная просьба, с которой Вы соблаговолили ко мне обратиться, вызовет признательность очаровательной особы, от которой зависит не только мое счастье, но, как я совершенно убежден, и моя жизнь. Позвольте мне благодаря этому незначительному событию хоть немного возвыситься в Вашем мнении, как вы возвысились в моем, ибо если и возможно еще что-нибудь прибавить к чарам, коими Вы обладаете, то это, пожалуй, тот исполненный благожелательности пыл, с которым Вы ходатайствовали о деле вашей подруги. Льщу, разумеется, себя надеждой, что отныне и она станет моим другом и ходатаем перед самым прекрасным существом ее пола, для чего у нее теперь есть основание, и каковым ходатаем, как Вам угодно было мне намекнуть, она являлась и прежде. Позвольте умолять Вас, сударыня, о том, чтобы драгоценное сердце, столь склонное сочувствовать бедствиям других людей, не осталось непреклонным лишь к тем страданиям, которым оно само причиной. Позвольте молить Вас, чтобы тот, кто более всех на свете жаждет снискать Ваше участие, не оказался единственным, кто имеет основание считать Вас жестокой. Сколько раз я вновь и вновь воскрешал в своих мыслях, в своих мечтаниях те две краткие минуты, что мы останавливались вдвоем! Увы, сколь слабы эти усилия воображения! Я бы ничего не пожалел, только бы это блаженство еще раз повторилось! В Вашей власти, сударыня, удостоить им того, чьи желания, воля, достояние, сердце, жизнь всецело в Вашей власти. Прошу Вас, даруйте мне только единственную милость – соблаговолите прийти на ужин к леди… Вы можете без всяких опасений удостоить меня минутным взглядом, минутным разговором; я не стану просить о большем. Мне известна Ваша деликатность, и я скорее умру, нежели оскорблю ее. Будь у меня только возможность время от времени видеть Вас, – боязнь Вас оскорбить помогла бы мне, я думаю, навеки похоронить любовь в своей груди, но не иметь никакой возможности хотя бы видеть ту, по ком так страстно томится мое сердце, – это свыше моих сил. Вот единственная причина, вынудившая меня открыть мою роковую тайну. Пусть это послужит мне извинением в Ваших глазах. Мне нет нужды подписывать это письмо, – на нем останется след моего сердца, которое, надеюсь, в нем заключено; нет также нужды завершать его какими-нибудь принятыми в таких случаях словами, ибо ни в одном языке нет благоговейных слов, способных выразить всю искренность и муку, жар и поклонение, которыми исполнена моя любовь к Вам».