Амелия

В продолжение разговора полковник Джеймс всячески старался убедить Бута вновь обратить свои мысли к военной службе и чрезвычайно любезно предложил посодействовать ему в получении роты в своем собственном полку. Буту нужно было быть безумцем, чтобы при его нынешнем положении хотя бы минуту сомневаться, принять ли ему такое предложение, и, кроме того, он прекрасно понимал, что Амелия, при всей ее неприязни к армейской службе, обладает достаточным умом и без колебаний даст на это свое согласие. И в самом деле: его мнение о благоразумии жены оказалось вполне справедливым, потому что, выслушав новость, она ни словом не возразила Буту и ограничилась лишь одним непременным условием: куда бы ему ни приказали явиться (полк находился в это время за границей), она поедет вместе с ним.

Бут принял поэтому предложение друга с многочисленными изъявлениями благодарности, и было решено, что Буту следует написать памятку с изложением своих притязаний, которую полковник Джеймс взялся передать одному влиятельному лицу и поддержать просьбу Бута, насколько это окажется в его силах.

Однако дружелюбие полковника этим не ограничилось.

– Вы не рассердитесь на меня, дорогой Бут, – добавил Джеймс, – если после всего вами сказанного (ибо тот весьма откровенно обрисовал ему состояние своих дел), у меня возникло подозрение, что вы сейчас весьма нуждаетесь в деньгах. И если это действительно так, а я в этом нисколько не сомневаюсь, то у меня сейчас имеется пятьдесят фунтов: они к вашим услугам.

Такое великодушие заставило Бута прослезиться, и он в конце концов признался, что у него нет сейчас в доме и пяти гиней, и тогда Джеймс вручил ему банковый билет на двадцать фунтов с обещанием при следующей встрече дать еще тридцать.

Вот так великодушный полковник (а великодушие он проявил поистине щедро) восстановил в этой маленькой семье мир и довольство и своим благодеянием сделал в этот вечер двух достойнейших людей счастливейшей во всем мире супружеской парой.

Позволь мне, читатель, остановиться здесь на минуту и посетовать на то, что люди, склонные к милосердию, столь редко встречаются: в наше время похоть, тщеславие, алчность и честолюбие бесчинствуют и торжествуют посреди безрассудства и слабодушия, и едва ли один человек из тысячи способен радоваться счастью других. Позволь мне также подивиться тому, что гордость в непрерывном борении так часто заблуждается, добиваясь хотя бы самого ничтожного превосходства, и так редко подсказывает нам единственно верный, равно как и похвальный, способ возвыситься над ближним, а именно – стать его благодетелем.

Глава 5, содержащая панегирик невинности и прочие серьезные материи

Весь этот вечер и следующий день Бут провел со своей Амелией, почти ни разу не вспомнив о мисс Мэтьюз: он решил посетить ее в воскресенье (единственный день, когда он мог при нынешнем своем положении позволить себе покинуть пределы вольностей королевского дворца)[136] и возвратить деньги, которыми она его ссудила во время заключения. Однако мисс Мэтьюз была отнюдь не столь терпелива, и на третий день, как раз когда Бут сидел с Амелией, ему принесли письмо. Поскольку почерк был ему хорошо знаком, он тотчас же сунул письмо нераспечатанным в карман; при этом он так изменился в лице, что если бы Амелия, занятая тогда ребенком, взглянула на него, то, несомненно, заметила бы его бледность. Но благодаря счастливой случайности у Бута оказалось достаточно времени, чтобы прийти в себя: Амелия была так увлечена ребенком, что даже и само получение письма не привлекло ее внимания. Однако вскоре служанка явилась снова с известием, что носильщик портшеза[137] спрашивает, дожидаться ли ему ответа на письмо.

– Какое еще письмо? – вскричал Бут.

– Да то самое, которое я вам только что отдала, – отвечала девочка.

– Девчонка не иначе как спятила, – воскликнул Бут. – Ты мне не давала никакого письма.

– Помилуйте, сударь, как же не давала, – пролепетала бедняжка.

– Ну, тогда не иначе, как я по рассеянности бросил его в огонь. Зачем же ты, глупенькая, не сказала мне, что это письмо? Попроси носильщика подняться сюда… впрочем, нет, подожди, я лучше сам к нему спущусь, а то ведь он своими подошвами всю лестницу испачкает.

Амелия мягко выговаривала служанке за небрежность, когда возвратившийся Бут подтвердил, что та, оказывается, и в самом деле передала ему письмо от полковника Джеймса и что, кто знает, быть может, тот сообщает ему что-нибудь очень важное.

– Как бы там ни было, – сказал Бут, – я пройдусь в кофейню и напишу ему об этом странном происшествии, и думаю, что он, зная, в каком я сейчас состоянии, простит меня.