Амелия

Беседуя за чайным столом, они приятнейшим образом провели часа два, а затем вернувшийся управитель вызвал мисс Мэтьюз к себе, дабы вручить ей с глазу на глаз вместе с приказом об освобождении Бута восемьдесят два фунта и пять шиллингов; остальные деньги, как он пояснил, были израсходованы на порученное ему дело, в чем он готов в любую минуту представить полный отчет.

Оказавшись с Бутом наедине, мисс Мэтьюз протянула ему приказ об его освобождении и, попросив не задавать ей никаких вопросов, заключила свою речь словами:

– Я думаю, сударь, что нам обоим теперь делать здесь больше нечего.

Вызвав затем управителя, она велела ему принести счет за день (в данном заведении было не принято накапливать большие счета); одновременно она распорядилась нанять карету, и, хотя еще не определила, куда именно поедет, она твердо решила, что в любом случае непременно возьмет мистера Бута с собой.

Управитель тюрьмы уже приближался к ней с длинным свитком, как вдруг за дверью послышался слабый торопливый возглас: «Где он?», и в ту же минуту в комнату стремительно вбежала, задыхаясь, женщина, бледная, как привидение, и, бросившись в объятия мистера Бута, тут же потеряла сознание.

Бут, пытаясь удержать в руках драгоценную ношу, сам едва стоял на ногах. Мисс Мэтьюз, тотчас узнавшая в незнакомке Амелию, застыла от изумления, и даже сам управитель, которого нелегко было растрогать зрелищем чьих-либо страданий, и тот был настолько ошеломлен этой сценой, что утратил способность двигаться и говорить.

К счастью для Амелии жена управителя, которая из любопытства последовала за ней в камеру к Буту, проявила себя в этих обстоятельствах единственным полезным человеком; она тут же крикнула, чтобы поскорее принесли воды, и стала приводить посетительницу в чувство: ослабила шнуровку ее корсета и оказала всю необходимую в таких случаях помощь, которая была настолько своевременной, что Амелия, чей обморок был вызван непосильным для нее душевным волнением, вскоре обнаружила признаки жизни и, открыв глаза, увидела себя в объятьях мужа.

Бут и его супруга тут же украдкой обменялись жестами ободрения, шепча друг другу ласковые слова, и Амелии стоило немалого труда сдержать свои чувства в столь неподходящем для нежных излияний месте. Только теперь она огляделась вокруг и, заметив окаменевшую, словно статуя, фигуру мисс Мэтьюз, тотчас узнала ее и обратилась к ней по имени:

– Не думаю, сударыня, чтобы я могла ошибиться и спутать вас с кем-либо другим, однако встреча с вами в этих стенах заставляет меня усомниться в моей памяти.

Лицо мисс Мэтьюз мгновенно залилось краской. Как читатель легко может догадаться, появление Амелии не доставило ей ни малейшего удовольствия; она, конечно же, ожидала, услышать от Амелии одно из тех оскорбительных высказываний, на которые добродетельные женщины обычно не скупятся в отношении своих менее стойких сестер, однако на сей раз ошиблась: Амелия была не из тех,

Кто мнил, что мы не процветем,
Пока всех шлюх не сжечь живьем.[131]

Добродетель Амелии находила опору в себе самой и не искала подкрепления в пороках других женщин, чьи природные слабости она считала заслуживающими жалости, но отнюдь не презрения или отвращения.

Поэтому, заметив явное смущение мисс Мэтьюз, Амелия тотчас вспомнила, что в свое время до нее доходили кое-какие смутные слухи, но, поскольку Амелия была от природы нелюбопытна ко всякого рода скандальным происшествиям и к тому же после возвращения в Англию мало бывала в обществе, история мисс Мэтьюз во всех подробностях осталась ей неизвестна. Тем не менее, Амелия была все же достаточно осведомлена, чтобы верно угадать причину растерянности мисс Мэтьюз, а посему, приблизясь к ней, Амелия выразила свое крайнее огорчение тем, что им довелось встретиться в подобном месте, и высказала надежду, что не очень уж тяжкое несчастье тому причиной.

Мисс Мэтьюз удалось постепенно вернуть утраченное было самообладание. Тон ее ответа был достаточно сдержанным:

– Премного вам обязана, сударыня, за ваше участие; никто из нас не избавлен в этом мире от беды. И я, право же, не знаю, почему я должна так уж стыдиться того, где я очутилась, если нахожусь здесь в столь достойном обществе.

Теперь Бут нашел возможность вмешаться в разговор. Он уже успел перед этим шепотом сообщить Амелии, что приказ об его освобождении подписан.

– Дорогая моя, – пояснил он, – злосчастное происшествие, приведшее эту молодую даму в столь печальное место, разрешилось вполне благополучно, и она так же теперь свободна, как и я.