AMERICAN’ец

Передник Стунуку был расшит сложными узорами; икры шаман обернул меховыми ноговицами и в исступлённом танце вытаптывал мокасинами остатки травы. Левой рукой он тряс ритуальную погремушку, а правой взмахивал длинным деревянным кинжалом — такой же кинжал, но стальной, висел у каждого воина племени на груди в кожаных ножнах.

Охваченные чертобесием индейцы продолжали приплясывать и ухать. Кольцо медленно сжималось вокруг Фёдора Ивановича, шаман подходил всё ближе… Наконец, он оказался прямо перед графом и вдруг с криком ткнул его деревянным кинжалом в грудь. Остриё прорвало рубашку, но не коснулось тела, со стуком упершись в один из образков, скрытых под тканью. Стунуку отпрянул…

…а Фёдор Иванович словно проснулся. Казалось бы, монотонные движения толпы дикарей и мерный рокот бубнов должны были окончательно заворожить его, заставить смириться с неизбежной гибелью. Вместо этого граф снова почувствовал себя воином — как тогда, на Нуку-Гиве, после схватки с соседним племенем. В ушах его зазвучала песня, которой островитяне провожали побеждённых в последний путь, зная, что те никогда не вернутся. Фёдор Иванович набрал полную грудь воздуха — и в такт индейским бубнам подхватил эту песню, оглушительный заунывный вой, безжалостное напутствие мёртвым и грозное назидание живым.

Ничего подобного колюжи не слышали. Не бывало такого, чтобы обречённая жертва вела себя так странно и страшно. А граф продолжал выть, прочищая глотку; и в глазах его появился огонь, и поникшие бакенбарды снова встали дыбом, и спина распрямилась, и силой налились плечи, за которые придерживали его сзади два индейца.

Стунуку оторопел вместе с другими колюжами, но скоро спохватился. Отбросив погремушку, он снова шагнул к Фёдору Ивановичу, рванул на груди его рубаху и сгрёб образки в кулак. Реакция графа была неожиданной и молниеносной. В одно мгновение он перехватил руку шамана с образками, ударом в челюсть снизу свалил Стунуку навзничь; выдернул кинжал из ножен на груди у индейца, стоявшего за спиной, пырнул его в бок — и отскочил, ускользая от второго воина…

…который вцепился в рубаху. Ткань, порванная шаманом на груди, затрещала и окончательно лопнула. Уцелевший охранник тоже выхватил оружие, но Фёдор Иванович опередил его и с разворота полоснул клинком по горлу. Колюж стал падать, не выпуская рубаху. Граф выпростался из неё и кинжалом вспорол рукава — теперь ничто не стесняло его движений.

Фёдор Иванович стоял перед индейцами с обнажённым торсом и образками на груди, понимая, что жить ему осталось ещё несколько мгновений: кинжал был у каждого воина вокруг — сотни клинков, сверкнувших на утреннем солнце, против одного…

…но тут глубокий вздох пронёсся по толпе дикарей. Шелест их голосов с ужасом повторял одно лишь слово:

— Итхаква! Итхаква! Итхаква!

Фёдор Иванович взмахнул кинжалом и бросился на врага, решив прихватить кого-нибудь с собой на тот свет. Вопреки ожиданию, толпа расступилась, давая ему дорогу. Граф не стал раздумывать, почему колюжи ведут себя так странно. В несколько прыжков он достиг леса и скрылся за деревьями…

…а там пустился бежать во всю прыть. Надежды на спасение всё равно не было никакой, зато и от прежней апатии не осталось следа. Граф желал как можно дороже продать свою жизнь и, когда индейцы бросятся в погоню, атаковать не всю толпу, а нескольких преследователей. Попомнят они Фёдора Ивановича Толстого!

Граф нёсся, не разбирая дороги, и пролетел больше полуверсты единым духом по редкому сосновому лесу. Дальше начался ельник, деревья стояли плотно. Фёдор Иванович с разбегу нырнул между пушистыми колючими лапами…

…и в следующую секунду покатился с крутого обрыва. Закончив кувыркаться, он вскочил на ноги, наспех смахнул с лица прилипший песок и паутину — и увидел широкую гладь залива, а в нескольких саженях перед собой — человек десять воинов, которые высаживались на берег из байдарок. Что ж, вот и последний бой! Фёдор Иванович перехватил кинжал поудобнее, заорал что-то нечленораздельное и ринулся вперёд…

…но воины отчего-то пали на колени — кто на берегу, кто прямо в воде, — и загомонили:

— Итхаква! Итхаква!

Фёдор Иванович остановился и протёр заплывшие глаза. Перед ним были не колюжи, а их враги — алеуты, раскосые союзники Баранова. Но это чудесное спасение могло стать лишь отсрочкой смертного приговора, ведь граф ждал погони…

— Уходим! Уходим быстро! — крикнул Фёдор Иванович, не задумываясь, поймут ли его. Он забежал в воду, ухватив на ходу байдарку, и потащил её прочь от берега, продолжая выкрикивать:

— Там колюжи! Тлинкиты! Там! Уходим, скорее!

Граф запрыгнул в лодку, алеуты перекинулись несколькими словами и последовали его примеру. Один из воинов, помешкав, сел за спиной Фёдора Ивановича. Заработали вёсла. Когда на берег с обрыва действительно посыпались колюжи, алеутские байдарки уже отошли на добрую сотню сажен. Индейцам оставалось лишь проводить их бессильным яростным воем.

Фёдор Иванович зачерпнул пригоршню воды из-за борта и умыл разгорячённое исцарапанное лицо.

— Я же говорил, — довольно произнёс он. — Жить хочешь — не мешкай!