Читаем Америго. Человек, который дал свое имя Америке полностью

Мог ли отблеск величия, окружавшего Америго, бросить на него свою благотворную тень? Все шансы на это у него имелись. Его тьютором был родной дядя Джорджио Антонио Веспуччи, ученый муж с широкими связями в городе[18]. По меньшей мере с 1470-х годов Джорджио Антонио принадлежал к группе ученых и покровителей наук, называвших себя «семьей Платона». Они создали определенный культ памяти философа, заново разыгрывая его философские беседы и поддерживая негасимое пламя перед его бюстом. В эту группу входил фактический правитель Флоренции, сам Лоренцо Великолепный. Лидером группы – «главой семьи» – был Марсилио Фичино, одновременно священник и личный врач Медичи. Он называл Джорджио Антонио «дражайшим из друзей» и в письмах к нему использовал язык «божественной любви», к которому были приобщены члены кружка[19]. Среди его членов были также Луиджи Пульчи, самый знаменитый поэт Флоренции того времени; Анджело Полициано, передовой ученый и версификатор[20] не из последних; Пико делла Мирандола, знаток всего эзотерического и даже оккультного; и Паоло дель Поццо Тосканелли, географ, один из вдохновителей Колумба.

Эта атмосфера, очевидно, влияла, хотя и незначительно, на Америго. Темой одного из черновых набросков в его школьной тетради является письмо, в котором сообщается о покупке учеником текста Платона за 10 флоринов в качестве подарка для тьютора; автор извиняется за эти расходы, так как книга стоила всего три флорина[21]. Идеи Платона вряд ли захватили юный ум Америго, который, как мы позже увидим, не очень-то был пригоден для научной работы. И запись в тетради вставлена в общий текст, который скорее является упражнением, нежели отчетом о реальном случае. Слишком смело было бы заключить, что Веспуччи прочел хотя бы строчку из Платона для собственного удовольствия, но эта запись располагает его образование в контекст интеллектуальных интересов, общих кругу знакомых его дяди.

Из-за грандиозного созвездия талантов, оказавших сильнейшее влияние на мысли человечества об окружающем мире, Флоренция эпохи Ренессанса вызывает большую симпатию – и, как следствие, широкий спектр ложных представлений у тех, кто сегодня думает о том времени. Город считался оплотом просвещенности, где соседствовали античность и новизна, где властвовали классический вкус и мирские приоритеты, разум был настроен гуманистически, а науки занимали высокое место в системе ценностей. Но каждое поколение любит противопоставлять собственную «современность» отсталости прошлого. Мы ищем в прошлом признаки пробуждения Европы и ее ухода от «мрачных веков» к прогрессу, процветанию и тем ценностям, которые сегодня мы можем признать своими. И мы отвечаем на то волнение, с которым западные авторы на рубеже 15–16 веков предчувствовали зарю нового «золотого века». Как результат, если вы являетесь продуктом мейнстрима западного образования, почти все ваши представления об эпохе Ренессанса окажутся ложными.

«Наступили новые времена». Нет: у каждого поколения собственный «модерн», каждое вырастает из всего прошлого в целом. «Переход был революционным». Нет: ученые обнаружили полдюжины предшествующих эпох ренессанса. «Это был переход к светскости» или «к язычеству». Совершенно не так: Церковь оставалась покровителем большинства искусств и ученых школ. «Переход к искусству ради искусства». Нет: им манипулировали плутократы и политики. «Искусство стало беспрецедентно реалистичным». И это не так: перспектива стала новой техникой, но можно найти эмоциональный и анатомический реализм во многих образцах пред-ренессансного искусства. «Ренессанс возвысил художника». Нет: и средневековые художники достигали статуса святости; на этом фоне богатство и титулы выглядят достаточно убого. «Эпоха сбросила с пьедестала схоластику и возвеличила гуманизм». Нет: последний вырос из средневекового «схоластического гуманизма». «Расцвела эпоха платонизма и эллинизма». Нет: элементы платонизма присутствовали, как это случалось и прежде, но лишь несколько ученых умели больше, чем что-то промямлить по-гречески. «Она вновь открыла утраченную античность». Не соответствует действительности: античность никогда не утрачивалась, и классическое вдохновение никуда не исчезало (а в 15-м веке был даже всплеск интереса к ней). «Она открыла природу». Едва ли: в Европе чистой школы пейзажа в рисовании прежде не было, но природа достигла культового статуса в 13-м веке, когда святой Франциск Ассизский открыл Бога в природе. «Она была научной». Нет: ибо каждый ученый был и кудесником.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное