Америка

Покоя в этой общей спальне конечно же не было. Каждый по-своему распределял свои свободные двенадцать часов на сон, еду, развлечения и приработки, и суматоха здесь никогда не прекращалась. Одни спали, натянув одеяло на голову, чтобы ничего не слышать; а если кого-нибудь все-таки будили, он со злости поднимал такой крик, что вскакивали все, даже перворазрядные сони. Полагая трубку предметом роскоши, чуть ли не каждый юнец обзавелся оной, Карл тоже приобрел себе одну и вскоре к ней пристрастился. Но на работе курить воспрещалось, поэтому в общей спальне все, если только не спали, обязательно курили. В итоге каждая койка была окутана облаком дыма, и все кругом тонуло в чаду. Невозможно было добиться — хотя в принципе большинство с этим соглашалось, — чтобы ночью свет горел лишь в одном конце спальни. Будь это предложение осуществлено, желающие могли бы спокойно спать в темной половине помещения — оно было огромное, на сорок кроватей, — тогда как остальные играли бы на освещенной половине в кости или в карты и вообще могли бы заниматься всем тем, для чего необходим свет. Желающий спать, если его койка находилась на освещенной половине, мог расположиться на свободной койке в темноте, таких всегда было в достатке, и никто бы не стал протестовать против временного использования его койки кем-то другим. Но не бывало еще ночи, когда бы этот порядок соблюдался. К примеру, обязательно обнаруживалась парочка, которая, покемарив в темноте, желала, не вставая, поиграть в карты на уложенной между койками доске; естественно, они включали ближайшую электрическую лампу, ослепительный свет которой мигом поднимал спящих, если бедняги лежали лицом к лампе. Какое-то время они еще ворочались, но в конце концов только и оставалось, что заняться на свету игрой с опять-таки разбуженным соседом. И, само собой, опять дымили все трубки. Конечно, кое-кто предпочитал спать, невзирая ни на что, — Карл чаще всего был среди них, — так им приходилось накрывать или укутывать голову подушкой; но разве можно спать, если глубокой ночью ближайший сосед встает, чтобы до работы немного поразвлечься в городе, если он, громко фыркая и брызгаясь, умывается у изголовья твоей койки, если не только с грохотом натягивает башмаки, но еще и тяжело топает, втискивая в них ноги — несмотря на хорошие американские колодки, почти все носили слишком тесную обувь, — чтобы в конце концов по причине отсутствия какого-нибудь пустяка в экипировке поднять подушку спящего товарища, а тот, давным-давно разбуженный, только и ждал момента, чтобы наброситься на ночного гуляку. Надо сказать, все они были спортсмены, молодые и в большинстве крепкие парни, не упускавшие случая заняться спортивными упражнениями. И, вскакивая среди ночи от страшного шума, можно было быть уверенным, что обнаружишь на полу у своей койки двух борцов, а вокруг, в ярком свете стоящих на постелях арбитров в сорочках и кальсонах. Однажды во время такого ночного боя один из боксеров упал на спящего Карла, и первое, что тот увидел, открыв глаза, была кровь, текшая из носа бойца, и в считанные секунды, прежде чем он смог предпринять что-либо, залившая всю постель. Часто все двенадцать часов отдыха Карл тратил на попытки хоть немного поспать, хотя соблазн принять участие в беседах других был весьма велик; но ему все казалось, что в жизни у остальных есть перед ним преимущество, которое он должен компенсировать старательной работой и некоторым самоотречением. Таким образом, хотя с точки зрения работы сон был для него очень и очень важен, он не жаловался ни старшей кухарке, ни Терезе на обстановку в общей спальне, ведь, во-первых, в общем и целом все парни изрядно от этого страдали, но всерьез не жаловались, а во-вторых, мучения спального зала были неотъемлемой частью его лифтерской должности, которую он с благодарностью принял из рук старшей кухарки.