Америка глазами заблудшего туриста

Моему нанимателю нужен был подсобник для хозяйственных работ в школе, в связи с предстоящими там массовыми мероприятиями. Я не совсем его понял, то ли надо было подготовиться к шабашу в будущую субботу, то ли к свадьбе. Впрочем, неважно.

Он обещал мне сносную подсобную работёнку на пару дней и шесть долларов в час.

По дороге мы разговорились. Работодатель оказался родом из Израиля, живёт в Бруклине уже давно, работает в школе завхозом. У него свои работодатели — хозяева школы. С их согласия он и подрядил себе временного помощника для выполнения срочных экстренных работ.

По дороге в школу, мы заехали на склад, торгующий строительными материалами, и прикупили там несколько листов фанеры и деревянных брусьев. Все это погрузили в багажник фургона, откинув спинки задних сидений.

Школа оказалась старым огромным зданием в районе Williamsburg. Как и все в этом районе, она содержалась в определенных национальных и религиозных традициях. Какие-либо инородные явления здесь возможны лишь как временное исключение, в связи с производственной необходимостью. В этой школе, кроме меня, оказались двое чёрных подсобных работников, да несколько польских женщин, работающих в школьной столовой. Все остальные — были ярко выраженными ортодоксальными хасидами.

С завхозом мы быстро нашли общий язык. Он с интересом расспрашивал меня, недавно прибывшего из развалившегося Союза. И на мои вопросы об Израиле тоже охотно отвечал. В отношении же своей религиозности он дал мне понять, что материальная жизнь диктует и приходится выживать по правилам, не им писаным. Советовал мне: в школе не касаться этой темы с кем попало.

Школа для девочек. По утрам их привозили на специальных, жёлтых автобусах. Не все девочки могли самостоятельно выйти из автобуса и забежать по ступенькам в школу. На каждый автобус приходилось по несколько врожденных инвалида, которых транспортировали на инвалидных колясках.

Такое количество детей-инвалидов мне показалось неслучайным. Генетические издержки упрямых национальных и религиозно-идеологических принципов.

В это же время, трудоспособная жертва иной, атеистической идеологии (к тому же — несостоявшийся космонавт), уже вспотевшая, тягала листы фанеры из машины в школу.

Сам процесс моего трудового участие в школе для еврейских девочек ничего интересного не представлял. А вот школа была специфическая. В ней имелась огромная столовая с несколькими десятками длинных армейских столов. Везде плакаты на нечитаемом языке, но по их форме нетрудно было догадаться о содержании. Все они, вероятно, о каком-нибудь Единственно Верном и Вечно Живом Учении. После разгрузки фанеры и прочего строительного материала, мы зашли с бригадиром в какую-то каптерку, забитую всяким агитационным хламом, и он, понося совсем нерелигиозной бранью беспорядок в кладовке, стал рыться в поисках нужного плаката. Здесь я ничем помочь ему не мог. Он откопал какой-то рулон, развернул метра полтора, прочитал начертанный на нём отрывок Учения, выругался и призвал меня к поиску ещё двух-трёх таких же рулонов, так как найденный кусок был лишь одной из составных частей необходимого. Роясь в пыльных залежах плакатов и транспарантов, я хохмил о том, что независимо от общей биологии и различной идеологии, в любой советской школе также есть такие каптёрки с идеологическим хламом, который каждый год вытаскивают, отряхивают от пыли и выставляют на самые видные места. А по окончанию праздника, всё это обратно сбрасывают в кучу в каком-нибудь подвальном помещении, до следующего торжества. Особенно забавным бригадиру показалось то, что в советских школах много таких же плакатов, но о том, что Бога — нет. И всякая религия — опиум для народа. Последнее замечание о народе вызвало у него особый интерес.

Отыскав все три рулона, три составные части, мы перетащили их в столовую, где и развесили, превратив оную в место не просто для приёма пищи.

Пока мы обеспечивали пищу духовную, польские коллеги ловко накрывали армейские столы полиэтиленовыми скатертями.

Когда все было готово к завтраку, после обычного звонка, на перерыв из классов шумно повалили дети и заполнили столовую. Процедура приёма пищи проходила строго по уставу. Из громкоговорителей завопила молитва, которую нестройным хором повторяли школьницы. Завтрак проходил ужасно шумно, молитвы проигрывались до окончания трапезы. Содержание песнопения мне было абсолютно непонятно, всё звучало отталкивающе громко и по-восточному занудно. Такое звуковое сопровождение никак не могло содействовать приятному аппетиту. Возможно, по этой причине почти все продукты, кроме фруктов, остались едва тронутыми. Молитва отгремела, воспитатели дали команду, и девочки шумно покинули столовую.