Вырисовывалась картина, что в Украине заправляют отъявленные мародёры, а законы там имеют значение не более, чем в какой-нибудь африканской стране, где каннибализм — вполне обычное дело.
Влад советовал мне не покупаться на посулы земляков, которые рапортуют о лёгких заработках в коммерции. Он был уверен, что базарное движение, в которое вынужденно бросилось всё активное население Украины, не придётся мне по душе, да и само по себе скоро зайдёт в тупик. Мои расспросы о предстоящей приватизации в стране просто рассмешили его…
Влад убежденно считал своё бегство из Украины правильным шагом, хотя бы по отношению к своему ребёнку. Он категорически не желал, чтобы тот рос и формировался в стране, в которой откровенно проводится социально-экономическая политика геноцида, а само население холуйски терпит и допускает это. Украинские политиканы, говоря о своей стране и народе, с людоедским удовлетворением отмечают такое, по истине редкое, качество, как «терплячiсть».
Эта терплячiсть позволяет им от имени и в интересах народа, избравшего их, распродавать национальные богатства, распоряжаться сбережениями населения и перекачивать на свои счета десятки и сотни миллионов.
Услышав такие свежие и красочные впечатления о стране, гражданином которой я, увы, являлся, мне стало даже любопытно побывать в этом лепрозории. Вырисовывалась просто фантастическая картина! Ведь в Украине чуть ли не каждый второй взрослый гражданин обременён высшим образованием. И как такое население, в центре Европы, может допустить подобные эксперименты над собой?
C другой стороны, чего бы это Влад, владеющий английским, японским, польским, и, самое важное — украинским, языками и киевской пропиской, не устроился в родном Киеве? Не совсем же он обезумел, забрав оттуда жену и полуторагодовалого ребёнка, чтобы начинать новую жизнь в Бруклине…
Мне было ужасно любопытно, увидеть всё это своими глазами! В конце концов, если я почувствую на своей шкуре болезненные последствия украинского відродження, я всегда смогу, потратив часть своих сбережений на визу, билет, и вернуться в тёплую и хлебную Флориду.
Вероятно, американский оптимизм Влада так подействовал на меня, что я вспомнил о собеседовании, назначенном мне в какой-то муз конторе. Я отыскал адрес, записанный мною на клочке бумаги под диктовку секретаря. Это был некий «Ace Record», меня ожидали там к 11, по адресу 56 West 39 Str. NYC, и мне следовало спросить некую Danielle.
Я подумал, что это тоже любопытно. Пока я ещё здесь.
В назначенный день я прибыл по указанному адресу. Невзрачная дверь с номером 56 была заперта, но имелся звонок, я воспользовался им и дверь открыл мужчина, исполняющий функции вахтёра. Я лишь назвал наименование разыскиваемой конторы, и он молча пропустил меня, подсказав, что это на третьем этаже. Об этом и указатели говорили.
Добравшись до дверей с табличкой Ace Record, я вошёл туда и оказался, как я понял, в приёмной.
Просторная квадратная комната, один угол которой был оборудован под секретарский офис, где заседала женщина средних лет. На стульях, расставленных вдоль стен, посиживали визитёры. Оглядевшись, я понял, что все эти ребята так же приглашены на свидание.
Я направился к секретарю. Её телефон непрерывно звонил, и она жизнерадостно отвечала на звонки. Ожидая, пока она закончит говорить по телефону, я понял, что всё это звонки по объявлению. Люди интересовались.
Закончив, она приветствовала меня служебной улыбкой. Я коротко доложил, что мне на сегодня к 11 назначена встреча-смотрины. Она попросила назвать имя, и, услышав таковое, быстро отыскала нужную запись в своём журнале. Затем радостно объявила мне, что это она же и записала меня на приём и предложила присесть, подождать пока меня пригласят. Я послушно занял место среди ожидающих.
По этой комнате можно было предположить, что арендовано место недавно. Всё здесь было старенько, дёшево и наспех организовано. За перегородкой, куда вела дверь, похоже, и происходили беседы с кандидатами. Когда в приёмной становилось тихо, то можно было слышать разговор за перегородкой. Чтобы поправить это недоразумение, секретарь прибавляла громкость игравшей у неё под боком музыки. Вышедший из-за перегородки кандидат, молча покидал нашу приёмную, что он вынес из этой беседы, я не мог знать. Секретарь объявляла очередное имя, и туда уходил следующий.
Ожидающие, сидели с серьёзными, озадаченными лицами. Почти все они были одеты если не в костюмы, то уж и не в джинсы, как я. Ясно было, что они относятся к предстоящей процедуре вполне серьёзно. В большинстве это были ребята в возрасте 25–30 лет, каждый принёс с собой какие-то бумаги, вероятно, трудовые биографии и характеристики от предыдущих работодателей. Некоторые из них заметно волновались и даже нервничали, хотя, как мне показалось, эта контора не стоила того. Но я мог и ошибаться.