— Меня всегда интересовал расизм, — говорил Мерфи с роскошной сцены роскошного концертного зала, заполненного пополам-напополам белыми и черными зрителями. — Но я никогда с ним не сталкивался. И я решил, что это только в моем родном штате так, а вся остальная Америка — расистская. И я решил найти и выявить расизм. Испытать его на себе. И для этого купил билет на самолет в Техас. Уж в Техасе-то должен быть расизм. Прилетел. Вышел в терминал, поставил чемодан на пол. Ко мне подошел белый носильщик — а я уже весь напряжен. Он мне говорит — это ваш чемодан? Ну, я ему напряженно так отвечаю — а что, по-вашему негр не может состоять владельцем чемодана? Он как-то странно на меня посмотрел, повернулся, и пошел, бормоча «Что-то с этим парнем не так, чокнутый какой-то».
Совершенно невозможно сегодня такое выступление. Совершенно! Равно как и прогулки одинокого белого пешехода по некоторым черным районам даже днем. О ночи и говорить не приходится.
Кому-то очень не нравилось такое положение дел. В конце восьмидесятых средства массовой информации снова дружно, очень громко заговорили о расизме — и он снова пришел в бытовую жизнь — в основном черный расизм по отношению к белым, о котором пресса предпочитает помалкивать.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. ЦЕНЗУРА, ЦЕРКОВЬ И ХРАМ АТЕИЗМА
Восьмидесятые годы стали в Америке, да и в мире, переходным периодом — трудно сказать к чему. Бывший голливудский актер получил новую роль — консервативного Президента США. Вице-президент, Джордж Буш, делового благообразного вида блондин в очках, выполнял многие президентские обязанности. Официальная идеология утверждала, что снижение налогов на большие доходы ведет к увеличению этих доходов, а богатые, когда у них появляется излишек, делятся этим излишком со всеми остальными — дают этим остальным заработать. Нехитрая эта философия вскоре привела к чудовищному бюджетному дефициту.
Администрация Рональда Рейгана решила также восстановить утраченный во Вьетнаме престиж вооруженных сил страны и увеличила военный бюджет. Старые самолеты и линкоры списали в утиль и стали строить новые. Тут же возникло несколько скандалов — правительственные деньги, как это всегда бывает, начали прилипать к рукам частных лиц. Пресса задавала вопрос — почему пепельница для армии стоит четыреста долларов? Оказалось — это специальная разработка. Такими пепельницами снабжали флот. По идее, при аварии на подводной лодке, пепельница, падая, раскалывалась на три части с тупыми краями — чтобы не порезаться. О том, что пепельницы можно делать из пластмассы, никто почему-то не подумал.
То, что СПИД обнаружили именно в это время — символично. «Сексуальная революция» тут же сошла на нет. И одновременно по всему миру началось явное, неприкрытое закручивание гаек.
Ужесточилась цензура.
Если в газете появлялась карикатура, изображающая стремительно растущую преступность в городе, преступник всегда изображался белым, хотя белый уличный грабитель в большом американском городе в восьмидесятых годах был явлением чрезвычайно редким.
Особенно усиленно баловались цензурой издания с диссидентской репутацией. Они всегда обвиняли правительство в дискриминации негров и меньшинств.
В этой связи выход в свет романа Тома Вулфа «Костер Тщеславия» выглядел странно.
Писатели, мыслители, газетчики, философы всегда разделены на две неравные группы — те, кого стоит воспринимать всерьез, и все остальные. Те, которых стоит воспринимать всерьез, отличаются особым, всегда индивидуальным способом мышления — то бишь, они не склонны цитировать расхожие фразы и пользоваться мыслительными заготовками, которые машина пропаганды услужливо предлагает массовому потребителю. Такие писатели в восьмидесятых годах были. Большинство их, правда, принадлежало к плеяде пятидесятых-шестидесятых годов. Но все же — они были. Известны их имена и названия их произведений. Что странно — все они, без исключений, являлись безусловными прихожанами храма атеизма. И Воннегут, и Видаль.
Том Вулф начал карьеру в качестве журналиста еще в шестидесятых, постепенно приучая читателей и, что важнее, редакторов, к своему стилю — фельетонно-саркастическому, описывая реальные события, называя имена, специализируясь на жизни в трущобах, но преподнося все это в форме, сильно напоминающей литературный рассказ с большим количеством авторского текста.