Америка. Приехали!

Я вошёл в воротца и приблизился к нему. Мишка поздоровался со мной, хотя и без особого энтузиазма. Выглядел Мишка неважно. За три года он сильно пополнел и обрюзг. Набрал не меньше 30 фунтов. Живот теперь явно вываливался из-за пояса. Усталое лицо, мешки под глазами. Краситься Мишка перестал, и теперь уже сильно поредевшие волосы приобрели серовато-пепельный оттенок.

— Работаешь? — спросил я, не зная, о чём говорить.

— Работаю, всё там же, — безучастно произнёс Мишка. — Проект наш русский прикрыли. Всё переводят в Индию. Посмотришь вокруг на работников ‒ всё черным-черно. Меня пока ещё держат, но не знаю надолго ли.

— А Лена как? — начал я.

Мишка лишь отмахнулся, давая понять, что говорить на эту тему не желает. Мы ещё немного помолчали.

— Ну дочку хоть покажи, — попросил я.

Мне говорили наши, что у Мишки пару лет назад родилась девочка. И Мишка вдруг неожиданно оживился.

— А вот она… Лизонька! — позвал он. — Или Лайзочка, по-американски, — пояснил Мишка. — Мы её в честь моей мамы назвали.

Я посмотрел на Мишкину дочку. Дивная девочка, красавица. Слегка раскосые глазки на смуглом точёном личике. Мишка мой пристальный взгляд расценил по-своему.

— У Лены в родне татарские корни, — пояснил Мишка. — Она мне об этом говорила.

Потом он немного помолчал и вдруг выпалил.

— Я знаю, о чём вы все там говорите! Мол, поделом. Так знайте. Мне всё равно, от кого моя дочка. Потому что она моя, и никто мне больше не нужен!

И словно в подтверждение его слов к Мишке подбежала его Лизонька-Лайзочка, протянула ему свои ручонки и закричала:

— Папа, папа!

Мишка подхватил дочку на руки и начал гладить её с какой-то совершенно не свойственной Мишке нежностью.

И тут я понял, что было нужно Мишке, что он искал все годы. Ему лишь хотелось, чтобы его кто-то любил. Ни за что-то, а просто так. Просто за то, что он есть.

-

Приключения перелётчика

Перелётчик? Нет такого слова! — вы скажете. И будете правы, потому что есть старое, известное, ёмкое слово ‒ "перебежчик".

— А если человек не бежал, а полз. Тогда кто это?

— Переползчик!

— А если плыл?

— Переплывщик!

— А если летел? Кто он?

+++++++++++++++++++++++++

Мой друг Юра Сазонов был лётчиком. Более того, военным лётчиком. Дело было не очень громким. В каком-то смысле достаточно обыденным, чтобы о нём не упоминалось в средствах массовой информации, но тем не менее достаточно нашумевшим в узких лётчитских кругах. Зачем он это сделал, была ли какая-то цель? Юра мне это никогда не объяснял. Но и скупая фраза "так получилось" тоже ни о чём не говорит. Из разговоров, из случайно брошенных фраз я понял, что всему виной была ленинская работа "Материализм и эмпириокритицизм". Те, кто помоложе, с этой бредятиной, конечно же, не знакомы. Те, кто постарше, естественно, знакомы, естественно, сдавали зачёт, естественно, не читая, естественно, не перевернув ни единой страницы. Я вообще подозреваю, что кроме докторов философии, наборщиков в типографии, да ещё одного политрука — зам. по политработе эскадрильи, где служил Юра — эту великую работу вообще никто не читал. Естественно, что там, в этой работе, ничего не было сказано, что нужно так вот взять и улететь. Дело было в другом. Когда случалось очередное ЧП с перелётом какого-нибудь лётчика к врагам. Такое случалось не очень часто, но вовсе не так уж редко. Тогда с самого центра спускалась очередная директива: "Усилить воспитание патриотизма, улучшить …, углубить…" ‒ и так далее. Как усилить и что улучшить, директивы, естественно, не поясняли.

Разбирайтесь сами на местах. Ну а на местах разбирались ‒ кто во что горазд. Кто-то считал, что лучше всего воспитывает патриотизм рытьё окопов. Другой считал, что нет ничего лучше, чем штудирование уставов. А вот замполит эскадрильи, где служил Юра, почему-то решил, что нет ничего лучше, чем изучение этой великой Ленинской работы. Поэтому, когда в очередной раз в Ленинской комнате собирали летный состав и там лежали материалы по "материализму с эмпириокритицизмом", все лётчики уже догадывались, что какой-то их коллега взял да "махнул" на запад. Естественно, что в Ленинской комнате политрук обо всём этом помалкивал. Но когда народ выходил покурить, то кто-то непременно спрашивал: "Товарищ майор, расскажите, что случилось-то». А у товарища майора самого чесался язык. Так уж хотелось поделиться этой тайной. Поэтому, стоя у ведра с песком, полным окурков, товарищ майор — замполит, понизив голос, сообщал: "Вы только, ребята, не продайте меня», — и полушёпотом излагал детали очередного побега.