Америка, Россия и Я

Яшин отец, Аарон Яковлевич, тоже захотел раскопать–обнаружить свои корни, прижившиеся где‑то в Америке. Выйдя на пенсию, он вспомнил, что знает настоящий еврейский библейский язык — иврит, и стал писать на нём статьи в как бы еврейский журнал «Советская Родина». Даже я прочла одну его статью про сосланного в Алма–Ату еврейского скульптора Иткинда, восхитившую всё ивритскоговорящее население земного шара своими изысканнейшими оборотами. Письма восторженных людей стали поступать к нему тоннами из всех стран, где есть знающие евреи, — никто не мог поверить: как в условиях языкового опустошения где‑то теплился чистейший библейский язык? И Аарон попросил одну свою поклонницу из Америки дать объявление в еврейских американских газетах о розыске своих двух братьев, уехавших через Румынию сразу после революции, таких‑то, таких‑то…

Некоторое время спустя раздаётся звонок из Америки:

— Можно разговаривать с господином Виньковецким?

— Только с другой стороны океана возможно услышать такое обращение — господин Виньковецкий! — сказал Яша и, взяв трубку, услышал голос никогда не виданного кузена, родившегося в Америке от старшего брата Аарона, давно умершего, но много об оставленных родных в России рассказывавшего.

Кузен по имени Гершон сказал Яше о своей давнишней глубокой мечте — обнаружить свои «научные» корни, узнать о судьбах своей расколотой семьи.

И пошёл обмен письмами, звонками, всеми подробностями, и… мэром. Мэр был в попечительском совете Сиракузского Университета, где кузен и работал. А дальше всё просто: узнав, что мэр собирается в Ленинград, Гершон попросил его нам позвонить.

Не отыскав знакомого мэра для обмена и проведения дней в нью–йоркском подполье, мы оказались там сами.

Был ли визит мэра причиной, или никому не известные причины, совпавшие с никому не известными действиями? но вскоре после визита мэра мы «получили право навсегда покинуть» нашу маленькую немеблированную квартиру, с номером 134 по улице Верности, в доме номер 10, украшенную картинами, нарисованными Яшей и его друзьями.

Толстовский Фонд и графиня Де'Киселяк

За убытие из Советского Союза мы должны были подписать отказ от гражданства и оставить вместо себя пятьсот рублей.

По прибытию в Вену, никому не принадлежавшие люди, оставшиеся без родины, рассортировывались по разным фондам помощи: «Толстовский Фонд» брал как бы русских людей, ХИАС — как бы еврейских, а СОХНУТ брал главных патриотов, едущих в Израиль; им вешали этикетки, что они решительные евреи, и увозили в какой‑то замок.

Наш брак был смешанный: я была как бы русская, а Яша — как бы еврей, потому, когда мы пришли в еврейский фонд помощи беженцам, нас спросили:

— Крещены ли дети?

Яша, как только пересёк границу Советского Союза, решил «жить не по лжи» — говорить только правду. И на этот вопрос он ответил:

— Да, дети крещены.

— Вы нашему фонду больше не принадлежите. Идите. До свидания, — сказали нам.

Это означало, что еврейские общины, фонды поддержки нас больше не касаются, и мы уже никаким образом не можем попасть в город Сиракузы, откуда у нас присланный гарант из еврейской общины, где нас ожидали сиракузские евреи, кузен, встреча, знакомый мэр, квартира и университетское предложение.

С этой минуты мы больше не относимся к еврейской помощи!

До свиданья, Сиракузы!

Представьте себе, вообразите, что ожидало нас в Сиракузах: квартира обставлена, обвешана, умыта, наряжена; со всего города стекаются евреи, присоединившиеся к ним греки, несущие, как ежи на иголках, дары и подношения — сковородки, чашки, ножницы, матрасы, кровати, вёдра; по приезде из аэропорта для всего города показывается: «как мэр города помог выехать еврейской семье», а вице–президент Университета разыскал свои «научные корни»… Через день я разъезжаю по магазинам и разным другим приятным местам с кузиной, говорящей по-русски, а Яша тем временем читает лекции о математической геологии по присланному до пересечения границы приглашению. Приезжаем к столу, полному сиракузских хлебов и яств, — на «американскую родину Архимеда».

Разве кто‑нибудь отказался бы быть так встреченным, принятым и приласканным? Стоят ли Сиракузы крещения? И правды? Правда отняла мою мечту, встречу, уверенность, квартиру, устроенность. Мы оказались выгнанными из ХИАСа, огорчившими кузена и всех евреев города, да что там!

До свиданья, Сиракузы!

Меня повергло в такое состояние — «До свидания», что я едва могла перевести дух.

Пересечение границы ещё не изменило моих представлений о правде. Подступившее чувство неописуемой досады и огорчения на правду, на христиан, на Яшу, на Христа я стала изливать, как только мы, покинув ХИАС, оказались на улицах Вены.

Как досталось бедному Яше, вместе с бедным Христом, — долго будут помнить улицы Вены и наша комната в венской гостинице!