Америка, Россия и Я

— Всё очень просто понимать, — раздался голос Кости, возлежавшего на ковре в окружении Данички и Лорда, — «Стоит» у тебя на картину, или «не стоит»! Вот и всё понимание!

— Я присоединяюсь к мнению господина Константина Кузьминского! — императивно произносит знаменитый искусствовед Джон Боулт, профессор, англичанин, эксперт по русскому авангарду.

Миллионер–сирота, фотограф, поэт, все техасские ребята захлопали, закивали, обрадовались, будто есть только один язык, всем понятный. Лорд Чернян подошёл к своему хозяину, лизнув ему руку и заглянув в глаза, сел рядом с ним. Больше всех взбудоражился наш Даничка. Он стал скакать и прыгать у Кузьминского на брюхе, догадавшись, что с Кузьминским можно то, чего нельзя ни с кем, и упоительно кричать:

— Ура! Костя! Ура!

Костя не прогонял прыгавшего Даничку с брюха — позволяя ему радоваться. Яша остановил бушевавшего Даничку, сняв его с брюха, и дискуссия о прекрасном закончилась.

На следующий день все грустно разъезжались по своим домам, «с любовью к русскому авангарду».

А я успела вымыться в миллионерской ванне — «jacuzzi», рассуждая: сравнимо ли это наслаждение с мытьём в русской печке?

Изумрудный вкус берёзового веника в русской бане, вместе с горячей влажной теплотой пробирается до самых глубин твоего тела, до костей, возбуждая, освежая и очищая. Напарившись, получаешь такой избыток жизненной энергии, что взбудораживаешься. В американской jacuzzi — пенистые струи воды приласкивают, расслабляют, нежат, холят твоё тело и кожицу, тихо релаксируют, успокаивают и усыпляют твои желания о доставлении благополучия всему человечеству.

Заинтересованное наслаждение? Или «незаинтересованное наслаждение»?…

Что вы скажете, господин Кант?

Поли Кабб и президент Америки

На склоне холма, уходящего в глубокую долину одного из притоков реки Охайо, издалека виднелся отлив голубого стекла Полиного дома, вписанного архитектором в натуральный ландшафт, радуя глаз — будто вросший кристалл горного хрусталя заполнил давнишнюю пустоту горной породы, слагающей холм, образовав структуру, называемую в геологии «хрустальным погребом», а ползущий плющ прикрыл и перемешал всё между собою — и деревья, и небо, и холм, и хрусталь дома, образуя одно восхитительное целое.

Дом совсем не был похож на другие, и к удивлению и восхищению вписанностью его форм присоединялось другое зрелище, как только вы, открыв дверь, оказывались под высокими сводами прозрачного холла, вогнутого полушария, сходного с опрокинутой чашей, ограниченного стенами с прорезанными полосами цельных окон — от самого неба до самых ваших подошв: прямо на вас смотрели купола Храма Василия Блаженного, выделяющиеся из куполов — вершин Аппалачских гор.

Освещённые светом вирджинских лучей, идущих сквозь прозрачности крыш и стен, шитые переплетением шёлка и серебра неизвестными русскими мастерицами, розовели, голубели, искрились веером узоров луковицы храма Василия Блаженного, названного в честь ясновидящего юродивого, которого сам Иван Грозный боялся и основал в его честь храм, куда были перенесены святые мощи с веригами блаженного. Вериги вместе с ним и похоронили.

В последующие века знаменитых хоронили тут же рядом, на площади, но без вериг, мода изменилась: остававшиеся поклонники жаждали сами их носить.

В гостиной: ряды стеклянных полос — вертикальные окна, открывающие перспективу на далёкий синий воздух, прорезанный куполами-верхушками застывших на горизонте гор. Чуть ближе — выступающие зелёные листья на ветках, и совсем рядом — белые цветы, заглядывающие в комнату. Эти живые виды, вписанные в стены, обрамляли нарисованные, висящие в пролётах «неживые» виды — картины.

В самом центре — икона? Никак, святая княгиня Ольга — первая женщина на Руси, принявшая христианство. Она свободно висит, как мадонна Литта, в обрамлении зелёного плюща, повисшего лохмотьями на берёзовом стволе с одной стороны, а с другой — просвечивающими причудливыми листьями рододендрона. Подальше слева и справа — русские лубочные картинки: Битва Бабы–Яги с крокодилом; знаменитое Погребение Кота Мышами. И опять, будто в рамах, свитых из зелёных веток со звенящим серо–лиловым пространством куполов и царящей над ними знакомой верхушкой горы «Париж».

Белый округлый диван, окружённый столиками со стеклянными покрышками и стоящими на них диковинными вещами: ларец из пяти стенок, расписанный в русском селе Палех — по чёрному лаку чистые миниатюрные тончайшие узоры, а из них — фигурки и сценки из легенд и сказок: царевна–лягушка, шамаханская царица… Рядом — малахитовая правильная тяжёлая шкатулка из плотного жилковато–полосчатого малахита с алмазным блеском из цельной уральской жиоды. Самовар из красной меди с грациозно изгибающимися ручками на пузатом теле, гордо стоящий в овальном проёме стен.

Кузнецовский фарфор, чашечки, чайники, чарки, бокалы. Стеклянная вить, золотые проволочные соединения с вплетённой эмалью на пасхальных украшениях. Голубые кружева гжеля. Серебро и шёлк переплетающихся веерами узоров на кружевах, лежащих тут и там.