Американа

Все эти поучительные наблюдения нас не удовлетворили: в конце концов, мы пришли покупать крак, а тут не было ничего вреднее баптистских брошюр, которые раздавала нечистоплотная старушонка. Однако опыт жизни в Нью-Йорке убеждал нас, что в этом городе есть все — надо только искать. Искать пришлось минуты три. В двух кварталах от сонной полицейской идиллии торговля голубой мечтой шла вовсю. Раздавались вопли разухабистой купли-продажи по-английски, по-испански, по-негритянски. Подъезжали и отъезжали машины с высунутыми руками, из которых выдергивались деньги в обмен на нечто хорошее. Прямо на тротуаре сидел пожилой кубинец, на коврике перед ним лежали мешочки разного размера: «никел-бэг» (марихуаны на 5 долларов), «дайм-бэг» (на 10), свернутые фунтиком бумажки, отдельные самокрутки джойнта. Усатый, в большой кепке, он был родным братом грузина с Центрального рынка на Цветном бульваре, разложившего сушеную кинзу и хмели-сунели в самодельной фасовке.

Жизнь этого квартала не подчинялась никакой сверхзадаче—она просто текла. Шумно, весело, деловито. Сюда, в столицу наркотиков, как в мировую воронку из фантастического романа, проваливалось будущее Америки. В очаге эйфории сгорали проблемы сегодняшнего да и завтрашнего дня.

Как известно, журналист меняет профессию. На что удается—на то и меняет. Например, становится программистом. Или пересказывает чужие американские статьи для советского радиослушателя. Или уходит в бизнес и перестает пользоваться русским языком вообще. Нам в Америке удалось поменять профессию всего только на заработок —■ маленький, но нестабильный. И теперь мы как проклятые вынуждены интересоваться вопросами, на которые и не обратили бы, может, внимания. Будучи примерными семьянинами, посещаем злачные места. Безупречные службисты, погрязаем в хаосе ненормированного рабочего дня, бродя по Нью-Йорку и другим странам света ради нескольких строчек в газете. И вот теперь, преодолевая свою пуританскую добродетель и многолетнюю приверженность к алкоголю, занимаемся наркотиками.

Мы прошли наркоманский ликбез—почитав рекомендуемую литературу, поговорив с нужными людьми и проделав опыты над собой.

Раньше мы полагали, что только нам, русским, свойственно явное предпочтение алкоголя наркотикам. Оказывается — это возрастное. Здешние родители тоже, как и мы, предпочитают, чтобы их дети возвращались с вечеринок слегка выпившими, но не обкуренными. Тут сказывается, конечно, сила традиций: все-таки дедушка из Дублина пил виски, а дедушка из Баранови-чей пил пейсаховку—ни о каких наркотиках не было и речи.

Однако страх перед наркоманией коренится в ее глубокой и принципиальной антиобщественности. Пьянство по сути своей явление социальное: оно немыслимо без общения, трепа, излияния душ. Пьянство требует более сложной, комплексной подготовки: желателен стакан, существенна закуска. Для всего этого обычно требуются объединенные усилия. А главное — пьяному человеку хочется общаться (тем он, собственно, и ужасен для окружающих). Наркоману же хочется общаться только с собой (потому он и безнадежен). Наркотические грезы настолько самоценны сами по себе, что не требуют ничьего участия: как раз напротив — постороннее вмешательство ломает кайф. Возвышение собственной личности происходит настолько просто и стремительно, что вопросы типа «ты меня уважаешь?» наркоману и не придет в голову задать: он сам себя уважает безмерно. Поэтому же нет потребности в исповеди, покаянии, публичных слезах. В узкопрактическом смысле наркоман куда приемлемее: не лезет, не шумит. Он один. Вот это-то и страшно.

Известно: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. У наркомана на языке ничего. Дальнейшее — молчание. Мы не знаем, что у него на душе, что перед его мысленным взором,— и не узнаем, потому что мы не нужны ему. А кому ему? Ну, например, родители—сыну. Или муж — жене. Или друг—-другу.

Причем если алкоголику до такого состояния полной отрешенности удается дойти через много лет неумеренного потребления вкусных крепких напитков, то наркотики дают эффект отъединения практически сразу. Над человечеством возносят чуть не первые затяжки марихуаны — самого легкого из наркотиков, с которого начинают 96 процентов американских наркоманов.

Марихуана обостряет зрение и слух, и слушать музыку под косяком интересно и необычно. Наука, правда, это отрицает, но самовнушению плевать на науку. Считается, что марихуана повышает чувствительность кожи, благотворно влияя на сексуальные контакты. Лично мы можем засвидетельствовать только два явственных последствия травы: очень хочется есть, а после еды очень хочется спать. Правда, так с нами было всю жизнь.