Американец

— Понятно… — задумчиво протягивает сержант. Потом, уловив мой взгляд, произносит: — Позвоночник, наверное, сломан. По спине обломком стены долбануло. Ног не чувствую вообще. — Теперь все ясно: и такое на войне бывает. — Я вообще до службы в медицинском учился, поэтому тебя и спросил, что с ребятами, а то я сам им помочь не могу… — с болью говорит парень. Его несложно понять: такие дела вокруг творятся, а он ничем помочь не может. — Меня, кстати, Федором зовут. — Руки у него работают, протягивает для рукопожатия.

— Майкл Пауэлл, можно просто Майк. — Крепкая у парня рука.

— Ты уж меня извини, что я с тобой без чинов общаюсь… Я знаю, что ты и по званию старше, и статус у тебя особый, но просто… Страшно мне, до дрожи страшно!.. Ведь мы проспали начало войны. Думаешь, с чего бы я это взял? Да все знали, все слышали, но ничего не делали!.. — Парня пробил шок, он начинает отходить, и его страх рвется наружу в этом разговоре «без галстуков». Ему нужно выговориться — пусть говорит. — А нас теперь вот так вот, спящих, как слепых щенят, обстреляли. Моих товарищей поубивали! Меня искалечили! Твари!.. — Все, сорвался, освободился, заплакал сержант. Пусть плачет — ему станет легче, — а мне надо закончить осмотр и приготовиться к обороне.

Капитан Браун, лежавший чуть в стороне от пограничников, все еще был без сознания, дышал ровно — значит, стабилен. Младшего политрука трогать я не решился: не до него сейчас, и я не психолог, чтобы экстренно вывести его из психоза.

Вернувшись к Петру, я посмотрел, как он устроился, и, удовлетворившись его вполне разумным выбором — ложбинкой под кустом, нависшим прямо над оврагом, пошел искать себе позицию. Нашел удобную в отроге оврага метрах в двадцати от места, где лежали раненые. Слева от меня в десятке метров, укрывшись в ложбинке, находился Гарчук.

Укрытие мое удобно: вода выщербила стены отрога, создав уйму удобных природных окопов, ведущих в глубокую траншею оврага. Впереди застава — она перекрывает мне обзор того, что происходит на поляне, куда ушли все пограничники. Я смогу только услышать бой. Слева — просека, на которой я оказался, попав в это время. Позади овраг, за ним лес. Справа — дорога, ведущая от заставы на восток. За дорогой — тоже лес.

Значит, так… Слева на меня не выйти незамеченным: там просека, много открытого места, и помощник следит. А вот лес за дорогой опасен для меня, да и для всех. Там просеки нет, немцы по нему скрытно обойти могут. Надо быть максимально внимательным и не зевать.

Положив перед собой винтовку, вытащил из карманов и разложил рядом магазины и пачки патронов.

Как мне говорили в учебке, стрелять из оружия и быстро менять в нем магазин несложно, а вот опустошить в бою все магазины и не суметь их переснарядить — опасно для жизни. Поэтому по очереди беру и заряжаю все магазины, попутно удивляясь их вместительности — 15 патронов: это есть хорошо. Прежде чем зарядить винтовку, открываю затвор и заглядываю, насколько возможно, внутрь. Блин, ничего не понятно, разобрать бы, но как? Ладно, доверюсь пограничникам и буду считать, что оружие, доверенное мне, не подведет. Магазин в приемник, затвор снять с задержки. Заряжено и готово к бою. Оставшиеся россыпью патроны убираю в карманы. Прикладываюсь к оружию, проверяю сектора, поворачиваюсь туда-сюда, смотрю, не мешает ли винтовка двигаться. Нормально вроде. Ну все, приготовился. Теперь ждать, ждать…

Стрельба постепенно приближалась с запада. С минуты на минуту бой нахлынет на заставу. А потом… Будет плохо. Это если старшина упрется рогом и примет решение стоять до конца, дожидаясь подхода линейных частей Красной армии, то здесь, у границы, останутся все бойцы этой заставы.

Навсегда останутся.

А я не хочу! Нет, я не трус и однозначно хочу применить максимум своих знаний, чтобы приблизить День Победы, но не ценой своей жизни в первый день войны. Может быть, и придется мне умереть на этой войне, но не сегодня, не здесь! Если старшина решит стоять насмерть, то я уйду! Просто возьму и уйду. Может, удастся Гарчука за собой увести, а раненых придется оставить… Да и в плен к немцам мне попадать никак нельзя: очень много я знаю об этой войне. Поэтому сражаться и выживать, любыми методами!

Приободрившись, я с удвоенным усердием стал вертеть головой, стараясь углядеть в лесном массиве фашистов.

За заставой неожиданно и очень интенсивно начали стрелять. Сердце в груди заколотилось, стремясь вырваться на волю и свалить отсюда! Громыхнул несильный взрыв — значит, в ход пошли гранаты. Бахнуло еще раз, и кто-то дико закричал от боли. Перестрелка набирает обороты, пулемет пограничников стал стрелять реже, ему отвечали вражеские — их было два или даже три. Сражающиеся стороны постепенно перешли к размеренной стрельбе, и в конечном итоге через десять минут она утихла совсем.