Американец

Он умел рассказывать прелестные истории о своих приятельницах, коих было великое множество — и при этом самых разных, — и заявлял, что, несмотря на такое множество и многообразие, обо всех можно сказать больше хорошего, чем дурного.

— Но вы на меня не полагайтесь, на мой суд полагаться нельзя. Я к дамам пристрастен, ведь я idealist! [68]

Ньюмен слушал его с невозмутимой улыбкой и со своей стороны радовался, что молодой человек способен на столь изысканные чувства, но в глубине души не верил, будто французу дано обнаружить в представительницах прекрасного пола достоинства, о которых сам он не подозревал. Однако месье де Беллегард не ограничивал свои беседы лишь автобиографическими откровениями, а с интересом расспрашивал нашего героя о событиях его жизни, и Ньюмен поведал ему несколько историй, куда более хлестких, чем те, какие имелись в запасе у молодого Беллегарда. Он попросту изложил ему с начала и до конца историю своей жизни со всеми ее перипетиями, а когда его слушатель отказывался ему верить или, в силу своих аристократических понятий, не мог примириться с рассказываемым, Ньюмен только смеялся и сгущал краски. Еще недавно на Диком Западе ему не раз приходилось сиживать у чугунной печки в компании шутников — великих мастеров на самые залихватские выдумки, которые с каждым часом становились все более залихватскими, однако слушатели их «глотали». Он тоже научился пускать в ход свое воображение, нанизывая небылицы одну на другую. Слушая эти истории, Беллегард взял за правило встречать каждую смехом и, силясь сохранить за собой репутацию всезнающего француза, подвергал сомнению решительно все, о чем рассказывал Ньюмен. Кончилось тем, что Валентин отказывался принимать на веру даже некоторые освещенные временем истины.

— Ну, это все подробности, они не имеют значения, — заключил месье де Беллегард. — Я верю, что вы пережили немало удивительных приключений, повидали жизнь с самых неожиданных сторон, исколесили свой континент вдоль и поперек, как я — парижские бульвары. Спору нет, вы умудрены жизнью. Вам приходилось смертельно скучать и заниматься крайне неприятными вещами: мальчишкой орудовали лопатой, чтобы заработать на ужин, а в лагере золотоискателей отведали жареной собачатины! Вы простаивали по десять часов кряду за подсчетами, высиживали службы в методистской церкви ради того только, чтобы любоваться хорошенькой девушкой на соседней скамье. Словом, как мы говорим, вам досталось с лихвой. Но по крайней мере вы что-то сделали и чем-то стали, вы приложили все силы, чтобы разбогатеть, и разбогатели, не растрачивали себя в кутежах и не закладывали свое состояние ради соблюдения светских условностей. Вы относитесь ко всему легко, предрассудков у вас меньше, чем у меня, а ведь я делаю вид, будто у меня их вовсе нет, хотя на самом деле три-четыре наберется. Счастливец — вы сильны и свободны. Но что, черт возьми, — завершил свой монолог молодой человек, — вам со всеми этими преимуществами делать? Поистине, чтобы воспользоваться ими, надо жить в лучшем мире. Здесь ничего достойного вас нет.

— А мне кажется, есть, — сказал Ньюмен.

— Что же это?

— Это, — тихо проговорил Ньюмен, — я, пожалуй, скажу вам в другой раз.