Американец

Несколько месяцев спустя, во время проповеди дона Карло – нового приходского священника, которого епархия не слишком жаловала из-за его прогрессивных взглядов, – мама узнала, что прихожане открыли столовую для бездомных. По словам падре, после «безжалостного выдворения», показанного по телевизору, эти бедолаги появились на улицах и нашего квартала, и столовая стала ответом добра на царящее в мире зло, ибо Дух Божий витает везде и всегда.

Дон Карло вряд ли читал ее статью, но Анна все равно чувствовала, что эти слова обращены к ней, равно как и взгляды всех людей, толпившихся между церковными скамьями. К ней, самой презренной из фарисеев, относились их шепот и бормотание.

На следующий день – в самом начале солнечного июня – она встретила меня после уроков и попросила сходить с ней кое-куда. Я не стал задавать лишних вопросов. Мы прошли по крутой и извилистой виа Понти Росси, которая соединяла развалины римского акведука с парком Каподимонте – «лесом», как его все называли, – мимо нас проносились машины, обдавая потоками раскаленного воздуха и оглушая своим ревом.

Вскоре мы добрались до невысокого здания, на первый взгляд заброшенного, вошли во двор и спустились по лестнице в полуподвал, где стоял густой запах стряпни. Недалеко от входа за пластиковыми столами сидели какие-то люди и равнодушно нас разглядывали. Одни доедали свой обед, другие дремали, подперев голову рукой. Здесь царила звенящая тишина. Мне стало страшно. Я повернулся к маме и с величайшим изумлением увидел в ее глазах прежнее оживление – такой она обычно возвращалась из редакции бюллетеня.

Она обратилась к бородатому типу, который выглядел не таким подавленным, как остальные:

– Кто здесь главный?

Узловатым указательным пальцем он ткнул в сторону кухни, откуда как раз вышла женщина в заляпанном фартуке, ее лицо показалось нам смутно знакомым. Она напевала старую неаполитанскую песню, но, когда заметила нас, запнулась.

– Добрый день, – нарочито церемонно поздоровалась она. – Чем я могу вам помочь? – Она заправила волосы под чепчик и внимательно посмотрела на нас. Вдруг я понял, что это Эстер, мама Лео. Американка. – Вы ведь живете на третьем этаже, верно? – спросила она у мамы.

– А вы на четвертом… – Повисло молчание. Они обменялись смущенными взглядами. – Я хочу предложить вам свою помощь, – пробормотала мама.

Американка развязала передник и набросила его на вешалку.

– Помощь всегда кстати, – сказала она. – Новость разлетелась, и к нам теперь приходят со всего города. Нужны люди, умеющие быстро разливать суп по тарелкам.

– Обычно я до обеда свободна, – с готовностью откликнулась мама.

Американка принялась убирать со столов.

– Сначала я должна переговорить с доном Карло. Сделаем так: когда я что-то узнаю, сама к вам зайду.

Мама побледнела. На секунду ее глаза встретились с моими. Несмотря на юный возраст, я понял, в какую ловушку она сама себя загоняет. Впрочем, крики отца не шли ни в какое сравнение с тем, что должно было произойти и о чем мы еще даже не подозревали. Всем нам вот-вот предстояло оказаться в новом мире – в мире, где не следовало запирать балконные двери.

* * *

Мужчина открывает глаза и оглядывается. Стук в дверь, еще и еще, потом крик:

– Открывайте, карабинеры!

Его жена выскальзывает из комнаты в коридор.

– Они здесь, – шепчет она, – уходи.

Сначала цепочка, потом ключ, щелчок замка.

Все кончено, повторяет про себя мужчина, все кончено.

Хотя нет.

Вскочив с кровати, он выбегает на балкон и смотрит вниз: при виде полицейских мигалок его сердце переполняется гордостью. Он перелезает через перила. Темно и холодно. Эти чертовы облавы вечно происходят на рассвете, думает он. Спрыгивает на балкон третьего этажа.

Славные люди. В такой холод оставили для него дверь открытой. Интересно, они спят? Надо пошевеливаться, Серджо ждет у себя в квартире этажом ниже. От него он переберется через перегородку и окажется в соседнем здании: кадастровые чудеса под самым носом доблестных карабинеров.

На кухне мальчишка. Лет семь-восемь. На нем похожее на намордник приспособление для исправления прикуса.