Американец, или очень скрытный джентльмен

Фер был местным браконьером: он держал хорьков в кузове, а еще у него была черная ищейка по имени Молли. Зимой он неизменно поставлял к деревенскому столу фазанов, кроликов, а порой даже зайцев и оленей. Летом он сдавал голубей в китайские рестораны соседних городков. Еще он умудрялся летом ловить форель, а осенью, если в реках хватало воды, то и семгу. В межсезонье он подрабатывал дровосеком — валил и прореживал лес, плату брал дровами и продавал их вязанками из палатки на шоссе. Топор у него был такой, что им можно было бриться; он один управлялся с двуручной пилой, был по-крестьянски сметлив и уважал хорошие ружья.

Речь шла о двустволке двенадцатого калибра. Это не был ни «Пурди», ни «Черчилль», ничего такого особенного, никакого ящика из тикового дерева с латунными накладками, филигранью на замке и бархатными выемками. Это было рабочее оружие. Фер истово следил за его исправностью, добросовестно смазывал, чистил и полировал. Он заботился о двустволке куда трепетнее, чем о Молли, хорьках, своем фургоне и самом себе. Но даже лелеемое существо может заболеть. Однажды осенним вечером треснул один из курков, и Фер пришел ко мне. Объяснил он это тем, что двустволка старая, детали к ней больше не выпускают, хотя так-то оружие еще крепкое, а на новое у него нет денег. На самом деле двустволка, разумеется, была незарегистрированная, да еще, скорее всего, и темного происхождения. Нести ее к официальному оружейнику было слишком рискованно.

Я согласился ее отремонтировать, дав обещание строго хранить тайну. Сделать дубликат сломанной детали оказалось несложно. Фер предложил мне денег, но я предпочел взять в оплату фазана-другого.

Я разобрал двустволку в своей маленькой мастерской. Это было все равно что дать ребенку в руки сложный часовой механизм. Сочленение деталей, точное прилегание металла к металлу, цепная реакция от легкого движения пальца до вылета пули затянули меня и заворожили. Я устранил поломку за одну ночь. Фер три месяца расплачивался рыбой и дичью, всегда приходя затемно и неизменно обращаясь ко мне «сэр».

Через год один знакомый попросил о подобной услуге. Ружье у него было почти такое же, как у Фера, разве что отказал там левый курок, а стволы были коротко отпилены, всего по двадцать пять сантиметров длиной.

В моей профессии не бывает вечерних курсов повышения квалификации в местном училище. Это вам не разводить цветы, лепить горшки или ткать коврики. Это хореографическая резьба по стали. Тут бывает только самообразование.

Вдумайтесь, что такое огнестрельное оружие. Почти все видят в нем лишь устройство для метания кусочков свинца в цель. Бум — человек или зверь падает замертво. Все знают, что из ствола вылетает пуля. Знают, что остается гильза из металла, бумаги или пластмассы, она пуста и дымится. Знают, что выстрел происходит после нажатия на спусковой крючок. В остальном же люди по-прежнему смотрят на оружие, как смотрели в джунглях охотники за черепами: палка, изрыгающая огонь, говорящая голосом богов, ствол, мечущий громы, копье, которое не нужно метать, молния, заключенная в трубу. Они считают, что всего-то и надо нажать на спуск. Потянул курок — и жертва мертва. Они насмотрелись гангстерских фильмов и верят в то, что видят на экране — где ни полицейский, ни ковбой никогда не промахиваются, где пули летят прямо и ровно, как написано в сценарии.

Жизнь и смерть не расписаны в сценарии.

Огнестрельное оружие красиво. Это не просто движение курка и грохот выстрела. Это сочленение рычагов, пружин, стопоров, действующих с точностью швейцарского часового механизма. Каждая деталь доведена до совершенства, выточена и выверена с аккуратностью, какая требуется от нейрохирурга, разрезающего мозговые ткани. Каждая должна быть в точности подогнана к следующей. Малейшее отклонение, всего на одну сотую миллиметра, и части механизма откажутся действовать согласованно — оружие заклинит.

Мое изделие заклинило лишь однажды. Было это довольно давно, собственно говоря, лет двадцать назад. Это была винтовка, не переделанная из другой, а полностью моей собственной работы. Я сделал ее от и до, вплоть до скрутки и нарезки ствола. Я был глуп и тщеславен, мне казалось, что я запросто усовершенствую механизм, на протяжении полувека проходивший испытание войнами, убийствами, подавлением бунтов и беспорядков.

Это был один из немногих случаев, когда потенциальная мишень не имела отношения к политике, один из немногих случаев, когда я заранее знал, в кого будут стрелять.