Американец. Путь на Север

– Да. Так вот вопрос, вернее, вопросы. Не кажется ли вам, господин Воронцов, что, прежде чем критиковать великого, стоило предложить что-то самому? И второй вопрос: когда мы сможем вот так же обсудить ваше произведение, господин Воронцов?

Опаньки! Похоже, я перестарался…

Тогда, в воскресенье, помаявшись от души сомнениями и так ничего толком и не решив, я отправился спать. А проснулся не только с четким пониманием, что девушки этой я буду добиваться всеми своими силами. Но для этого стоило хотя бы привлечь ее внимание. Не обязательно благосклонное. Для начала достаточно, чтобы она вообще начала меня слушать. И тогда я решил, что сделаю ставку на ее любовь к творчеству мсье Верна, не раз отмеченную в своих рассказах четой Гольдберг.

Расчет я делал на то, что мои рассказы западут в ее память. Потом намекнуть Гольдбергам насчет одновременного приглашения на обед и – вуаля – у нас будет тема для общения. Не светского, ни к чему не обязывающего, а на интересующую ее тему. И уж там-то я постарался бы развернуться.

Поэтому все трое следующих суток я не только бегал и тратил свалившиеся на меня деньги на закупку оборудования и начало оформления патентов. Да, патентов. В МГУ нас хорошо учили, а история аспирина была моей самостоятельной работой. Так что я прекрасно помнил, что хоть синтез его немецкие химики освоили еще в середине XIX века, патент на аспирин как лекарственное средство фирма «Байер» взяла как раз в этом, 1897 году. Однако к настоящему времени патент оформлен не был, и я рассчитывал, приложив усилия и вложив соответствующий объем денег, их опередить. Причем не только в России, но и в самой Германии, а также в остальных странах, достаточно развитых для собственного производства, – во Франции, Британии, САСШ, Австро-Венгрии, а также в Бельгии, Голландии, Италии и Швеции.

Так вот, несмотря на предельную занятость, я выкраивал по нескольку часов в день на оформление плакатов к своему докладу, стараясь визуализировать доклад. Мой опыт и наставления по презентациям категорически утверждали, что без сопровождающих рисунков, таблиц и графиков, куда вынесены важнейшие элементы доклада, сам доклад усваивается в разы хуже.

Ну, если совсем честно, плакаты я рисовал не сам. С чертежным делом у меня было совсем плохо. Поэтому я рисовал эскизы, а сами плакаты для меня рисовал Тищенко. Причем вот ведь парадокс, как раз за эту дружескую услугу Олег взял деньги, совершенно не чинясь. Подрабатывать, рисуя чертежи «на сторону», было вполне в обычаях для инженеров этого времени[105].

И вот, нате вам, добился! Внимание на меня девушка совершенно точно обратила. Но… Писать рассказ? Мне?! Я же не литератор! Идею, как достичь Луны или выйти на орбиту – сколько угодно! Но облечь ее в литературную форму?!

– Так что же, – продолжила она, не дождавшись моего ответа и явно торжествуя, – господин Воронцов у нас герой, только когда других ругать надо? А сам в кусты прячется, как заяц?

– Отнюдь! – отчеканил я. – Предлагаю пари. Я выдам не один такой рассказ, а три. По одному в каждый следующий месяц. И мы их на таком же собрании разберем. Причем вы, Наталья Дмитриевна, будете основным оппонентом.

– И каковы ставки?

– Если все три рассказа будут разбиты и в них найдут такое же количество ошибок, как и в разобранных мной произведениях мсье Верна, я признаю, что был глубоко не прав, и никогда более не выскажу ни одного критического замечания в адрес любого из литераторов. Если же общее число замечаний будет куда меньше, и они будут далеко не так существенны, то госпожа Ухтомская признает, что была ко мне несправедлива, и я имел право судить об ошибках в творчестве глубоко уважаемого мной писателя и популяризатора. Ну, как, Наталья Дмитриевна, принимаете пари?

Девушка окинула меня задумчивым взглядом, после чего подошла и протянула мне руку.

– Ян, разбейте, пожалуйста! – попросил я сидевшего неподалеку Гольдберга.