Безупречные манеры герцогини не могли не восхищать Ньюмена. Он безошибочно чувствовал, что ее вежливость не была бы утонченнее, если бы он по-прежнему оставался женихом Клэр, но он понимал также, что и сейчас она ничуть не более вежлива, чем того требуют приличия. «Вот, явился, — наверно, размышляла герцогиня, — один Бог знает зачем, после того что случилось; но раз он здесь, эти полчаса я должна быть charmante.[161]
Больше я его не увижу». Не находя возможности поведать свою историю, Ньюмен отнесся к такому приему много спокойнее, чем можно было предположить; он, по обыкновению, сидел вытянув ноги и даже слегка посмеивался, сочувственно и беззвучно. А когда герцогиня приступила к рассказу о том, как ее мать одним словом поставила на место Наполеона, Ньюмену пришло в голову, что ее обращение к этой главе всегда интересовавшей его французской истории, возможно, продиктовано уважением к его любознательности. Быть может, выбранная герцогиней линия поведения — деликатность, а вовсе не политика. Ньюмен ждал подходящего момента, чтобы вставить слово и тем дать герцогине еще один шанс, но тут слуга доложил о приходе нового гостя. Услышав его имя — а это был какой-то итальянский князь, — герцогиня состроила чуть заметную гримаску.— Прошу вас, останьтесь, — быстро сказала она Ньюмену, — я не хочу, чтобы его визит затянулся.
При этих словах Ньюмен решил про себя, что в конце концов мадам д’Отревиль все же намерена — когда они останутся одни — поговорить с ним о Беллегардах.