Американка

Ну да. Альпийская вилла. Верно.

Все чаще он бывал там, в кустах, на опушке леса.

И наблюдал.

Там была девочка, на верхней лестничной площадке. Ясно было, что она из этого дома. Примерно тех же лет, что и Дорис, и тоже, похоже, с приветом. Она обычно стояла наверху и звонила в свою собственную дверь. Без всякой разумной причины, это становилось ясно, если понаблюдать подольше (как он и поступал). Звонок играл какую-то мелодию, и девочка включала его вновь и вновь. Ясное дело, ключ у нее был, — но она все равно трезвонила почем зря. Иногда она сама открывала дверь, не дожидаясь, пока кончится мелодия (которая тогда обрывалась), но лишь затем, чтобы сразу захлопнуть ее и позвонить снова. Так продолжалось довольно долго, до тех пор, пока не выходили ее родители — очень красивая женщина с резким голосом, особенно когда она кричала (а она кричала на девочку: этим неизменно все заканчивалось), и мужчина, который всегда был в солнечных очках. Они сердились на девочку, ругали ее, как ругают избалованного ребенка.

А потом снова скрывались в доме, и девочка оставалась одна. Она оглядывалась, и, немного погодя, начинала трезвонить снова.

Она поворачивалась и смотрела на него. А он смотрел на нее.

С этим он ничего не мог поделать. Это была реальность.

Чуть позже, осенью, в Стеклянный дом приехали Никто Херман и Кенни де Вир.

Это были сестры Эдди де Вир, они приехали из Америки, их позвали после смерти Эдди. Одна из них, Кенни де Вир, осталась с баронессой. Вторая тоже осталась в стране. Просто осталась…

Бенку не встречал ни той, ни другой, тогда.

Лишь раз увидал он одну из них, когда стоял на самом краю самого длинного причала.

Она спускалась от Стеклянного дома к пляжу.

Секунда, совсем короткая, он вздрогнул, окаменел.

Она была так похожа. Почти совсем как та, другая.

Американка.

Она махнула ему. Это была, как он потом узнал, старшая сестра. Та, у которой было странное имя. Та, которую звали Никто Херман.

Прислушайся к дому, он словно живой.Ночью он все же вернулся. Услышал выстрел. И подошел поближе.

Сухое плавание, немного позже.Бенку у дома на болоте. Он подошел и заглянул в окно на нижнем этаже, в то панорамное окно, которое было обращено к озеру.

Он увидел девочку.

Она прыгала в бассейне, в котором не было воды. И махала руками, словно плыла.

Вперед и назад, вперед и назад, с закрытыми глазами.

Дом в самой болотистой части леса (Первая история Сандры)

Лорелей Линдберг хотела иметь дом. Не какой угодно, а совершенно определенный, какой она видела в горах на австрийском горнолыжном курорте в один из тех многочисленных медовых месяцев, которые они с Аландцем устраивали на протяжении двенадцати лет — ровно столько, сколько длился их брак, брак, который так и не перерос во взрослое взаимопонимание: в страсти Лорелей и Аландца не было ничего взрослого, она была пылкой, но слишком требовательной и со временем сделалась невыносимой — не по классическому образцу, когда один оставляет другого, а по такому, в котором о супружестве все же, спустя определенное время, сохранится светлое воспоминание.

Лорелей Линдберг была главной женщиной всей жизни Аландца. Это непреложный факт. Появятся и другие женщины — Ивонна и Марианна, Бомба Пинки-Пинк, Аннека Мунвег, известная журналистка, Никто Херман. И конечно та, которая потом стала второй женой Аландцу, — Кенни, урожденная де Вир. Но Лорелей Линдберг все равно присутствовала в жизни Аландца.

— Это отличительная черта аландцев, — объяснял он обычно. — Моя настойчивость.

— Хочу такой же дом! — воскликнула Лорелей Линдберг, едва увидела виллу, так красиво расположенную на снежной равнине, среди деревьев, заснеженные ветви которых образовывали замечательный рельеф на открытом ясном среднеевропейском пейзаже. Дом стоял словно на блюде и был похож на картинку в мозаике «Альпийская вилла в снегу, 1500 деталей».

На заднем плане были различимы высокие горы — серые и голубые альпы, их белоснежные вершины четко вырисовывались в солнечных лучах на фоне синего неба.

Лорелей Линдберг, Аландец и их маленькая дочка — ну да, у нее была заячья губа — шли по тропинке в пятидесяти метрах от того самого дома, что стоял на другом краю поля. Они были одеты так, как и подобало в конце шестидесятых выглядеть представителям сливок общества после катания на лыжах, а маленькая девочка даже более шикарно. На ней были сапожки-луноходы, и это на пять лет раньше, чем они вошли в моду и стали на короткое время массовой продукцией, так что их стало возможно купить по приемлемой цене даже в самых обычных магазинах.

— Это можно устроить, — сказал Аландец спокойно, обнял Лорелей Линдберг за талию и привлек к себе, мягко, но решительно, с присущим ему энтузиазмом, который порой граничил с безумием, но который он в тот момент все же смог сдержать.