Американка

Они встретились как-то в конце лета. На Эгейском море. Кенни служила в команде одной из двух парусных яхт, которые маленькое предприятие Аландца сдавало в аренду желающим самостоятельно походить под парусом среди островов. Аландец сам был капитаном одной из яхт. Поначалу не на той, где в команде была Кенни, а на другой.

Это случилось в одном порту. Кенни чуть не утонула, а Аландец ее спас. Она упала в море с той яхты, на которой работала, когда та стояла у причала рядом с яхтой, на которой капитаном был Аландец. Очутившись в воде, Кенни запаниковала. Она не больно хорошо умела плавать. Аландец всерьез отнесся к ситуации, прыгнул за Кенни и вытащил ее на свою яхту. Так гласит легенда, которую рассказали, когда молодожены вернулись домой в дом на болоте. Легенда была важна, чтобы у Кенни с Аландцем действительно могло бы сложиться что-то важное.

Они поженились без лишних церемоний через несколько недель после того случая. Аландец, как и следовало ожидать, сообщил обо всем домой только после свадьбы, накануне их возвращения.

— Это Кенни, — представил Аландец «молодых женщин», или как их назвать, друг другу и весьма забавно добавил: — Возможно, вы знакомы.

— Мы виделись, — сказала Кенни легко и просто. Она была загорелая, с длинными светлыми волосами и в белом платье. Приятно быть с такой рядом, констатировала Сандра.

От Кенни всегда исходило какое-то сияние. Еще в те времена, вечность назад, летом, когда Дорис была еще жива и вместе с Сандрой они липли к ее сестре Никто Херман в доме Женщин, а Кенни тогда присматривала за детьми моря в Стеклянном доме на Втором мысе. Втором мысе.

Никто Херман должна была оставаться «добрым другом», особенно Сандре, Аландец готов был клясться, что он знать не знал, что они сестры.

— До тех пор, когда уже было поздно. Она же… Все случилось так быстро. Хлоп. И я — пойманный мужчина. Постарайся понять, Никто Херман. Ты замечательная женщина, Никто Херман, но…

Это хуже всего, подумала Сандра, которая подслушивала их телефонный разговор. Ты замечательная женщина, Никто Херман, но…

— Я понимаю тебя, — сказала Никто Херман холодно. — Кенни особенная. Кенни женщина для мужчины. Заботься же о ней. Ей приходилось нелегко.

И добавила, после хорошо рассчитанной и вполне осознанной паузы:

— Будь я мужчиной, я бы тоже потеряла от нее голову. Единственное, что меня удивляет, — закончила она с холодным смешком, в котором наконец прорвалась вся ее уязвленная гордость, — что она нашла в тебе?

И в заключение прошептала:

— А теперь, Сандра, сейчас же положи трубку!

Впервые переступив порог дома на болоте, Кенни пошла осматривать комнаты, приговаривая «здорово», «супер» — почти обо всем, что видела вокруг, было ясно, что она на самом деле вряд ли так считала, но звучало это так, словно она и впрямь так думала. Она не растягивала слова, как Лорелей Линдберг, когда та расхаживала и констатировала «интересно», «восхитительно», и не бродила неприкаянно из комнаты в комнату с бокалом вина и зажженной сигаретой, как Никто Херман, постоянно ища места, где бы пристроиться со своими книгами, бумагами и всякими материалами для диссертации, из которых предстояло сложить осмысленное целое.

Кенни была совсем не такая. Она была прямая и спокойная. Возможно, потому что дом на болоте ничего для нее не значил, он не имел ничего общего с ее чаяниями и надеждами, как для Лорелей Линдберг («я покажу тебе, как выглядит твоя мечта»), не был местом, которое она должна попытаться отвоевать у Аландца, как для Никто Херман, которой Аландец постоянно твердил, что не может и мысли допустить о том, чтобы всегда жить с ней под одной крышей. Аландец и Кенни были женаты, и, само собой, Кенни предстояло здесь жить, теперь это было и ее владение.

— Мило, уютно, — сказала Кенни, и прозвучало это так, словно ей и в самом деле нравилось. Возможно, он ей и дальше будет нравиться, но с такой же прохладцей. Может, к дому и следовало так относиться, потому что они жили там спокойно и некоторым образом гармонично, Кенни с Аландцем и Сандрой Вэрн.

Со временем они переехали в квартиру в городе у моря. Не бросили дом на болоте, но все же оставили его — только на зиму, а на самом деле, как оказалось, навсегда: у всех троих были на это свои причины. Но и это произошло незаметно, без шума. Просто-напросто произошло. И не было никак связано с домом на болоте.

Кенни к тому же была не из тех, кто выказывает недовольство, она была не такая, просто-напросто. На самом деле с ней было уютно, это и Сандра могла подтвердить — и не раз. Точно так же, как и с ее сестрой, которой Аландец пренебрег.

— Если бы это была не Кенни, то, возможно, я должна была бы… ну, я не знаю. Выцарапать ему глаза? — И она рассмеялась, словно мысль показалась ей такой нелепой, такой глупой. — Нет. Никогда в жизни. Кенни этого не заслужила. Ей нелегко пришлось.

Это было все же похвально и великодушно.

И все же. Что прикажете делать с таким лучистым и незакомплексованным человеком в своем ближайшем окружении?