Американки в Красной России. В погоне за советской мечтой

Стронг писала, что дети из колонии имени Джона Рида – работавшие, потому что перед ними не стоял выбор: играть или работать, – усваивали жизненные уроки, очень важные для новых людей, которых надеялись создать революционеры. Эти дети были не только трудолюбивыми и дружными – по словам Стронг, они были еще и бескорыстными. Когда разошлась молва об успехах колонии, туда стало стекаться все больше детей из соседних сел. И те дети, которые изо всех сил трудились, чинили, пахали и сеяли, пустили к себе новичков, дали им кров и стол. «Эта молодежь в полной мере усвоила коммунистический дух, чего от них даже не требовали», – писала Стронг отцу в сентябре 1924 года[245]. А в очерке «Детская колония на Волге» она рассказывала, что в дни отдыха дети играли в лесу и плавали в пруду неподалеку. А еще они учились: ребята, умевшие читать, давали уроки неграмотным; другие обучали «правильному русскому» тех, кто говорил только на «местных диалектах». Однако других «книжных познаний», признавала Стронг, было мало: «Времени хватало только на то, чтобы выучиться шитью и плотницкому делу, землепашеству, кузнечному да сапожному делу». Важнее всего этим детям было освоить ремесло, которое прокормило бы их в дальнейшей жизни. Кроме того, она отмечала, что «все ребята явно предпочитают книжкам работу в мастерских». Однако «каждый вечер под деревьями» они «читали вслух русскую классику» и что-нибудь рассказывали друг другу. И вынашивались планы расширить для этих детей традиционную школьную программу.

Строились и другие планы: освоить большое, в 600 гектаров, поместье у реки, километрах в тридцати от колонии. После революции богатый землевладелец покинул свое имение в Алексеевке, и Стронг узнала, что его передадут колонии – если ее обитатели докажут, что смогут с пользой распорядиться этими угодьями. Там был и луг, и плодовый сад, и печь для обжига кирпича, и мельница, а жилой площади должно было хватить на триста детей.

Я думаю, в ближайшие несколько лет дети обживут это большое поместье, а когда там станет тесно, от старых коммун отпочкуются новые, и они возьмут с собой лошадей, инструменты и еду и пойдут осваивать новые земли и образовывать новые коммуны всюду, где они нужны в России. Таким образом, у нас здесь будет не просто коммуна, а Мать Коммун, и от нее протянутся связи ко многим областям и многим государствам[246].

Она уговаривала американцев принять участие в этом процессе: помочь деньгами или оборудованием, а то и личным волонтерским трудом.

В сентябре колония уже осваивала землю и строения в Алексеевке, и Стронг переписывалась с американцами, желавшими приехать сюда на работу. В основном переписка велась через Общество технической помощи Советской России. «Товарищ Липп» вынашивал планы открыть в СССР обувную фабрику. Два фермера из Детройта вызывались приехать и привезти с собой все накопления – 2500–3000 долларов. Оба готовы были «передать их на улучшение колонии». Кроме того, они предлагали и свои услуги, прося их «просто принять в „члены колонии“». Стронг удивлялась: «Вот уж никогда не думала, что стану организатором кооперативного содружества!»[247]

Молодой комсомолец Ваня тоже хотел пойти работать в колонию. По просьбе детей Стронг откомандировала Ваню в Москву, где «он собрал около двухсот книг для колонии, практически загнав в угол [Григория] Зиновьева и [Карла] Радека и забрав у них все лишние экземпляры сочинений, которые присылали им поклонники-писатели, но которые им недосуг было прочесть». Квакерше Анне Грейвс повезло устроиться в колонию учительницей. Если Грейвс обучит детей английскому языку, рассуждала Стронг, то можно будет направлять в колонию «странствующих американцев», которым не терпится помогать русским детям. Стронг спрашивала своего отца, жившего в Сиэтле, не может ли он завербовать в Якиме или Уэнатчи кого-нибудь с опытом выращивания яблок («человека надежного и смекалистого»): в Алексеевке собирались возродить сад, и несколько волонтеров уже набралось[248].