Американская грязь

Сквозь переплетенные пальцы она следила за квадратом солнечного света на плитках пола, который становился ярче всякий раз, когда кто-то заходил через стеклянную дверь внутрь. Некоторые прихожане, заметив Лидию и Луку, легонько кивали в знак приветствия, но большинство не глядя проходили мимо и рассаживались по своим обычным местам.

Когда в дверях возник Карлос – вслед за своими детьми и женой, – церковь уже была заполнена наполовину. Жена Карлоса обнимала и приветствовала знакомых. Она говорила не как мексиканка, а как американка: резкий голос пронзал почтительно-приглушенные беседы собравшихся. Лидия привстала и помахала Карлосу рукой, но тот ее не видел. Зато ее заметил их младший сын. Мальчик указал отцу на Лидию, и Карлос обернулся.

– Боже мой, Лидия, что ты тут делаешь? – Этот вопрос достиг Лидии еще прежде, чем мужчина оказался рядом. Вскоре Карлос пробрался к ним через длинные ряды стульев. Они обнялись.

– Как же я рад тебя видеть! Вот так сюрприз!

Лука молча наблюдал, как этот незнакомый мужчина поцеловал Мами в обе щеки и взял ее за руки.

– А это, наверное, Лука. – Он склонился к мальчику, сидевшему на стуле. – Как же ты похож на папи! – Карлос выпрямился. – Но где же Себастьян? Ты что, одна приехала?

– Так ты еще не знаешь. – Голос Мами звучал отрешенно.

Даже не глядя на Карлоса, Лука точно знал, что тот изменился в лице и побледнел до болезненной серости, что он уже начал выстраивать внутреннюю защиту, которая понадобится ему, чтобы совладать со всем ужасом грядущей новости.

– Пойдем со мной, – сказал Карлос. – Поговорим наверху.

Наверху они зашли в какой-то кабинет. Нельзя сказать, чтобы Лука проигнорировал разговор Мами и Карлоса, – он не пытался намеренно не вслушиваться. Нет, сознание мальчика просто воспарило над его головой, словно шарик с гелием, который держат на тонкой, туго натянутой веревочке. Его тело сидело за столом, рядом на полу лежал рюкзак; его ноги обхватывали ножки стула; его руки потянулись к баночке со скрепками и стали сплетать их в одну длинную цепочку. Но вся внутренняя работа полностью остановилась. Взрослые то и дело поглядывали на него – сквозь баррикаду пронзительных голосов и пепельно-серых лиц, – и тогда тело Луки отвечало на их вопросы пожатием плеч или кивком. Вскоре перед ним на столе возник пластиковый стаканчик с водой, и мальчик послушно отхлебнул. Внизу застучали барабаны. Заиграла электрогитара. Лука чувствовал ногами вибрацию басов. А потом они оказались в машине Карлоса и поехали сквозь город к нему домой. Мами сидела сзади, рядом с Лукой, и держала сына за руку. Почувствовав ее теплое прикосновение, тот наконец вернулся в реальность.

Когда машина выехала из la zona centro[25], Лука увидел, что Чильпансинго мало чем отличается от Акапулько. Конечно, тут не было ни чаек, ни туристов, улицы были поуже. Зато повсюду виднелись разноцветные магазины и желтые такси, в солнечном свете проходили люди в нарядных воскресных костюмах. Женщины с сумочками через плечо, парни с неряшливыми татуировками. Множество пузырчатых пестрых граффити. Все дома были выкрашены в яркие цвета. Они сменяли друг друга, словно карты в колоде. По радио играла музыка, и три с половиной песни спустя машина Карлоса свернула на улицу, которая оказалась немного шире остальных. Кроны деревьев обрамляли ее тенистой аркой, отчего создавалось впечатление, будто они въезжают в какое-то секретное место, потаенное убежище. В сердце квартала возвышалась красивая белая церковь с двумя неброскими колокольнями у входа. Такая же, как дома. Católica. Все остальные здания на тесной улице стояли на почтительном расстоянии от этой небольшой церквушки. Карлос свернул на парковку.

Его дом был бирюзовым, точно такого же оттенка, как средняя полоса океана в Акапулько; если в ясный день выйти на ступеньки Пласа Эспанья и посмотреть на море, то увидишь эту полосу между светло-песочной возле берега и темно-синей у самого горизонта. Дом выглядел большим и современным, хотя и был соединен по обе стороны с точно такими же домами: справа – с фиолетовым, слева – с персиковым. Карлос занес сумки внутрь.

Его жена, по имени Мередит, была белая, из Estados Undios[26]. О последнем Лука догадался сам, едва увидев женщину в церкви. Ее голос, ее одежда. Ее манера брать собеседника за плечи и слегка встряхивать. Пройдясь по пустому дому, мальчик внимательно изучил семейные фотографии: у всех троих сыновей Карлоса были веснушки отца и розовая кожа матери. Средний выглядел ровесником Луки. Вскоре Мередит вернулась домой (одна, без мальчиков: те решили задержаться в церкви), и тогда Лука впервые в жизни испытал негодование, сопряженное с чувством собственничества.