Если не считать новых компьютеров на столиках в глубине, главный зал библиотеки выглядел ровно так же, как в воспоминаниях Лидии. Высокие, как в храме, потолки; просторное помещение, пропитанное лившимся сверху светом; сочные росписи Влади Кибальчича на стенах. Как-то раз Себастьян высказал опасение, что Лидия не сдаст экзамены, если продолжит здесь заниматься: бо́льшую часть времени она проводила, разглядывая стены. Она давно мечтала привести Луку в это потрясающее место, но и помыслить не могла, что это случится при таких обстоятельствах. Лидия представляла, как будет рассказывать ему истории из прошлого, но теперь, придавленная бременем катастрофы, ощутила, что не в силах воплотить воспоминания в форме слов. Она не расскажет, как Себастьян втихаря приносил ей сладости, пока она готовилась к выпускным экзаменам. Как однажды он так сильно ее рассмешил, что библиотекарь прогнал обоих прочь. Как в другой раз он забился вон в ту кабинку, чтобы за один присест осилить «Лабиринт одиночества» Октавио Паса – только потому, что это была любимая книга ее отца и Себастьян хотел узнать его лучше через его любимые произведения.
Какой же необъятной была ее тоска, когда скончался отец! Теперь Лидии было страшно даже подумать, как сильно определила ее дальнейшую жизнь та единственная утрата. А теперь их стало на шестнадцать больше. Лидия казалась себе потрепанным лоскутом кружева: теперь для нее было важно не то, из чего она сделана, а то, чего ей не хватает. Она и представить себе не могла, как эта трагедия повлияет на сына. Как только они окажутся в безопасности, необходимо будет провести погребальную церемонию. Луке нужен какой-то ритуал, какой-то способ заключить горе в рамки, которые он сможет хоть немного контролировать. Вдруг горе сгустилось над ней, и Лидия принялась повторять про себя заклинание: «Не думай, не думай, не думай». Она наблюдала, как Лука силится впитать в себя величие этого места, как запрокидывает голову и скользит взглядом по каждой поверхности, как пытается прогнать с лица нечаянную улыбку.
– Все в порядке,
Эта мысль впервые явилась к ней в тени центрального ЗАГСа, и поначалу Лидия восприняла ее лишь как способ маскировки: что, если им притвориться мигрантами? Но теперь, сидя в тишине библиотеки, рядом с сыном и двумя набитыми рюкзаками, она с резкой ясностью осознала: это вовсе не маскировка. Они с Лукой и есть мигранты. Самые настоящие. Эта простая правда, наравне с другими суровыми фактами ее новой жизни, вытолкнула весь воздух из легких Лидии. Она всегда жалела этих несчастных людей. Жертвовала деньги. Порой, с отстраненностью привилегированного класса, задумывалась: какой же невыносимой была жизнь этих людей, если им приходилось идти на такое? Бросить свои дома, свою культуру, свою семью и даже родной язык, отважиться на опаснейшую авантюру, рискуя жизнью, – и все это ради призрачной мечты о какой-то далекой стране, в которой они никому не нужны.
Откинувшись на спинку стула, Лидия взглянула на своего мальчика, который в тот момент пристально смотрел на ярко-розовую фигуру на стене высоко у него над головой.
Отведя взгляд от сына, женщина сосредоточилась на экране компьютера, стоявшего перед ней. Теперь к поискам ее побуждала не просто паническая тревога, но самое настоящее отчаяние. Другого выхода у них просто не оставалось. Открыв браузер, Лидия посмотрела, как пролегает маршрут поезда «Ла-Бестиа» возле Мехико. Затем взяла наушники и подключила их к компьютеру. Посмотрела сначала Ютьюб – и это оказалось ужасно. Намного ужаснее, чем она предполагала. Но лучше уж знать, лучше быть готовой. Она заставляла себя смотреть, впитывать все эти истории, не обращая внимания на сбивчивое дыхание и участившийся пульс.