Американская империя. С 1492 года до наших дней

Сцена, разыгранная сегодня в палате, не имеет аналогов в мировой истории… Никогда еще в мире человек не представал перед лицом собрания, облеченного законодательными, юридическими или исполнительными функциями, обвиняемый в преступлении, которое заключается в том, что оттенок его кожи темнее, чем у остальных. На это сподобился штат Джорджия, в середине XIX в. привлекший человека к суду и обвинивший его в деянии, в котором он повинен настолько же, насколько повинен он в том, что носит голову на плечах. Англосаксонская раса, сэр, воистину удивительна… Я не знал, что этой расе свойственны такая трусость или такое малодушие… Я заявляю вам, сэр, что это вопрос, который не исчезнет сегодня. Об этом событии потомки будут помнить вечно, пока солнце будет подниматься на небеса… нам говорят, что если черные хотят сказать, пусть делают это через белые рупоры, если черные хотят выразить свои чувства, то они должны быть фальшивыми и посланы через белых курьеров, которые скаламбурят, скажут двусмысленно и ускользнут столь же быстро, как качается маятник часов… А главный вопрос, сэр, следующий: человек ли я? И если да, то я требую соблюдения прав человека…

Почему, сэр, мы хотя и не белые, но достигли многого? Здесь мы проложили путь цивилизации, мы построили вашу страну, мы работали на ваших полях, собирали ваш урожай на протяжении 250 лет! И что мы просим взамен? Разве мы просим расплатиться с нами за пот, пролитый для вас нашими отцами, за пролитые из-за вас слезы, за разбитые вами сердца, за безвременно прерванные жизни, за пролитую вами кровь? Разве мы требуем возмездия? Нет, мы считаем, пусть мертвые хоронят своих мертвецов, но мы просим сегодня соблюдения наших ПРАВ».

Когда негритянские дети пошли в школу, черные и белые учителя поощряли их к тому, чтобы учащиеся высказывали свои мысли и чувства свободно, иногда в форме вопросов и ответов. Вот архивные записи одной из школ Луисвилла (Кентукки):

«Учитель: А теперь, дети, скажите, как вы думаете: белые люди лучше вас, потому что у них прямые волосы и белые лица?

Ученики: Нет, сэр.

Учитель: Да, они ничем не лучше, но они отличаются от нас, у них в руках большая власть, они сформировали это великое правительство, они контролируют эту огромную страну… А что делает их столь отличными от вас?

Ученики: Деньги!

Учитель: Да, но что дает им возможность получить эти деньги? Как они получают эти деньги?

Ученики: Они забирают у нас, они всех нас обкрадывают!»

Восстанавливать послевоенный Юг помогали чернокожие женщины. Фрэнсис Эллен Уоткинс Харпер из Балтимора, которая с 13 лет сама зарабатывала себе на жизнь, работая сначала няней, а потом читая лекции на аболиционистскую тематику и собственные поэтические произведения, после войны выступала по всем южным штатам. Она была феминисткой, участницей съезда в защиту прав женщин в 1866 г. и одной из основательниц Национальной ассоциации цветных женщин[96]. В 90-х гг. XIX в. Фрэнсис Харпер стала первой чернокожей писательницей, опубликовавшей роман («Айола Лерой, или Сумерки сгущаются»). В 1878 г. она рассказала, что ей довелось увидеть и услышать на Юге в последние годы: «Одна моя знакомая, которая живет в Южной Каролине и была вовлечена в миссионерскую деятельность, сообщает, что женщины являются оплотом семьи, что в штате две трети работ по промышленному огородничеству выполняется ими, что и в городах они усерднее мужчины… Когда мужчины теряют работу из-за своих политических убеждений, женщины стоят на их стороне и говорят: «Отстаивай свои принципы»».

На протяжении всей борьбы за равные права для чернокожих некоторые негритянки выступали, заявляя о своем особом положении. Соджорнер Трут на митинге Американской ассоциации за равноправие[97] говорила: «Вопрос о предоставлении цветным мужчинам их прав многократно перемалывался, но ни слова не было сказано о правах цветных женщин, и если цветные мужчины получат свои права, а цветные женщины – нет, то, вот увидите, цветные мужчины останутся хозяевами своих женщин, и будет столь же худо, как и раньше. Поэтому я за то, чтобы продолжать, пока вопрос еще перемалывается, так как, если мы дождемся, когда все будет перемолото, окажется слишком трудно начинать заново…

Мне больше 80 лет, и мне уже пора на покой. Я провела 40 лет в рабстве и 40 лет на свободе, и мне бы еще 40 лет, чтобы добиться для всех равных прав. Я думаю, что нахожусь все еще с вами потому, что мне еще предстоит кое-что совершить; я думаю, что еще могу помочь разорвать цепи. В жизни я много трудилась, не меньше мужчин, но мне платили меньше. Я работала в поле и вязала снопы, присматривая за колыбелькой, а мужчины трудились не больше меня, однако получали вдвое больше… Мне кажется, я практически единственная цветная женщина, которая выступает в защиту прав цветных женщин. Я хочу, чтобы дело двигалось сейчас, когда лед уже дал трещину».