Американская история

— Я, извините, тоже не заметила, — все же прервала я Зильбера, — в чем непростота? Отдал свою идею, за просто так, и видеть в этом злой умысел, коварство — для этого надо уж очень хотеть увидеть.

Я, безусловно, намекала, впрочем, Зильбер не понял или не захотел понять, потому что лишь слегка усмехнулся. Ему нравилось рассказывать, казалось, что он оживает, рассказывая, он даже выглядеть стал лучше, отвлекся и разошелся, даже румянец появился на лице. Я смотрела на него и думала, что даже если он не скажет ничего нового, я все равно выслушаю его — хотя бы в медицинских целях.

— Безусловно, с поверхности не видно, — как бы согласился со мной Зильбер, впрочем, я знала, что дальше последует опровержение, — но посмотрите, Марина, что получилось. Такое редко происходит в нашем мире, когда кто-то кому-то дарит идею, даже не подчиненный начальнику, даже не учитель ученику, а так просто, приятель приятелю, коллега коллеге, и не просто идею, а идею редкую. Конечно, об этом заговорили как о событии, как об экстраординарном случае, и количество посвященных в эту историю резко возросло. Но хитрость как раз и заключалась в том, что, переходя из разговора в разговор, из рассказа в рассказ, суть истории претерпевала изменения и в результате выглядела так: «А вы слышали, Марк подарил Аллану идею, да вот ту, в его новой работе». Или: «Вы читали новую работу Аллана? Эту грандиозную идею ему дал Марк — да, да, подарил». И видите ли, Марина, все как бы действительно так и произошло, хотя и не совсем так, но в любом случае не подкопаешься.

Он все же назвал Марка по имени, — подумала я. — Все-таки снизошел. А может быть, ему так рассказывать удобнее, трудно ведь все время говорить: «ваш друг».

— Так вот, в результате получилось, что благородный Марк пожертвовал гениальной идеей ради товарища. То есть теперь все вокруг считали, что, во-первых, работа, которую сделал Аллан, на самом деле работа Марка, он просто ему ее подарил. А во-вторых, работа гениальная, и потому сам Марк гениальный. Иными словами, Марк отобрал у своего коллеги не часть работы, на которую имел право претендовать, а всю работу, во всяком случае, в общественном сознании.

Действительно, подумала я, при таком сценарии все, наверное, приблизительно так и должно было выглядеть. Хотя почему надо обвинять Марка в преднамеренности? Он искренне отказался, а что так вышло — не его вина. Но я ничего не сказала и позволила Зильберу продолжить.

— Аллан, правда, получил премию за лучшую работу не то университета за год, не то еще за что-то, и сразу занял место заведующего кафедрой в одном крупном университете на юге, и уехал туда, и сделал с тех пор блестящую карьеру. Но если вы спросите кого-нибудь из тех, кто его знает в нашем мире, то вам все скажут, что своим успехом он обязан Марку.

— А разве не так? — все же не удержалась я.

— Может быть, — неожиданно легко согласился профессор, — но дело не в этом. Дело в том, что за Марком закрепилась слава гения — созидателя, человека — генератора идей.

«Это мне тоже Рон говорил, немного в другой фразировке, впрочем», — подумала я.

— Аллан же, когда обнаружил, что карьера его поднялась на неожиданную высоту, тоже, видимо, был искренне благодарен Марку. Когда же он переехал на новое место и получил солидную сумму и от премии, и от новой высокой зарплаты, знаете, что он сделал? — Я подняла брови, сейчас действительно в искрением удивлении. — Он сделал Марку подарок, но не просто подарок, а очень редкий и дорогой подарок. Что бы вы думали? — спросил Зильбер, и я, видя, как вся история его веселит, пожала в недоумении плечами. — Он подарил ему очень дорогой автомобиль.

— «Порше»? —не смогла удержаться я, слишком быстро Зильбер произнес последнюю фразу. Глаза Зильбера сделали на мне полуоборот, и я пожалела, что не удержалась.

— Какой именно автомобиль, я не знаю, но знаю, что дорогой. Подробности, конечно, не афишировались, но тем не менее все узнали, вам ведь известно, как слухи у нас распространяются.

Я хотела сказать, что, конечно, мне известно, а вот сейчас стало известно еще лучше, как они, подлые, распространяются, но промолчала. Все же он был болен.